Г. И. Абелев
Творческий путь выдающегося ученого *

Лев Александрович Зильбер – один из основоположников советской медицинской науки, исследователь с ярким и смелым дарованием, широким диапазоном, ученый большого мужества и гражданственности.

С его именем связаны исследования природы иммунитета и изменчивости бактерий, создание первого в Советском Союзе научного вирусологического центра, открытие вируса и переносчика клещевого энцефалита и исследования вирусной природы бокового амиотрофического склероза, создание и экспериментальная разработка вирусо-генетической теории происхождения опухолей и особого направления в науке – иммунологии рака.

Научные интересы Льва Александровича были всегда направлены на узловые проблемы медицинской науки, его стиль как исследователя отличался масштабностью и смелостью замысла в сочетании с точностью экспериментального решения. Удивительна научная плодотворность деятельности Л. А. Зильбера. В его творческом пути не было спадов или бесплодных периодов, хотя он всегда шел неизведанными путями в наиболее трудных и темных областях науки. Цель настоящего очерка – найти внутреннюю преемственность его разносторонних исследований, проследить становление его наиболее важных достижений.

Мы надеемся, что наш очерк поможет читателю воссоздать, на основе отдельных собранных здесь работ, творческий путь выдающегося ученого.

Лев Александрович начал свою исследовательскую работу как иммунолог. В 1919 г. он окончил медицинский и естественный факультеты Московского университета и после недолгой работы санитарным врачом в Звенигородском уезде вступил добровольцем в Красную Армию. Около года он воевал на Северном Кавказе и под Ростовом, был военным врачом, был и строевым командиром, когда его часть попала в окружение.

В 1920 г. Л. А. Зильбер работает в военном госпитале Кавказского фронта в Ростове на Дону. Госпиталь был заполнен сыпнотифозными больными, и Лев Александрович предпринял тогда попытку хоть как-то вмешаться в течение болезни. Он применил для этого аутосеротерапию, т.е. массивное переливание собственной крови. У него сложилось впечатление, что этот прием облегчает течение болезни, и он публикует свою первую научную работу – «Аутосеротерапия сыпного тифа» в сборнике, вышедшем в Ростове-на-Дону в 1921 г.

Свои наблюдения и рекомендации Лев Александрович доложил на Военном Совете Кавказского фронта, где присутствовал известный микробиолог и иммунолог профессор Ростовского университета Владимир Александрович Барыкин. Как вспоминал позднее Лев Александрович, В. А. Барыкин резко раскритиковал его работу. Лев Александрович с критикой не согласился. После такой неблагоприятной встречи В. А. Барыкин, к удивлению Л. А. Зильбера, пригласил его на работу в свою лабораторию. После тяжелого заболевания сыпным тифом и демобилизации из Красной Армии Лев Александрович в 1921 г. начал работать в Москве в Микробиологическом институте Наркомздрава, где В. А. Барыкин был директором.

В. А. Барыкин был крупным, широко образованным микробиологом и иммунологом. У него была очень хорошая лаборатория, из которой вышли многие хорошо известные ученые – Г. В. Выгодчиков, А. А. Захаров, Л. Я. Кац-Чернохвостова, С. М. Минервин, П. В. Смирнов, В. А. Чернохвостов, Л. М. Хатеневер, П. Ф. Здродовский и др.

Чтобы понять характер исследований Льва Александровича в период работы у В. А. Барыкина (1921–1928), надо хотя бы кратко ознакомиться с иммунологическими взглядами В. А. Барыкина.

В. А. Барыкин был крайним и ортодоксальным сторонником физико-химического направления в иммунологии. Он считал, что все явления иммунитета определяются лишь коллоидными свойствами антигена и сыворотки. Антигенность и антигенная специфичность, с его точки зрения, зависят не от химической структуры вещества, но лишь от его коллоидных свойств – размера частиц, их заряда, стабильности. Антигенная функция, по мнению В. А. Барыкина, определяется физико-химическим состоянием вещества, а не его химическим строением. То же относилось и к антителам. В. А. Барыкин отрицал существование антител как особого класса химических веществ и считал, что иммунологические реакции обусловлены взаимодействием коллоидов сыворотки в целом с коллоидными антигенами. В процессе иммунизации понижается стабильность коллоидов сыворотки, вследствие чего они легче образуют комплексы с антигеном и формируют преципитат.

Очевидно, что наиболее слабым пунктом такой концепции было объяснение иммунологической специфичности. Почему иммунная сыворотка реагирует с гомологичным антигеном, а не с любым другим? Наличие строгой иммунологической специфичности поэтому, попросту отрицалось. Утверждалось, что эта специфичность лишь количественная, что иммунная сыворотка принципиально не отличается от сыворотки нормальной, делались попытки моделировать иммунную сыворотку искусственно подобранными коллоидными растворами, специфически агглютинирующими только определенный микроб и т.д. Отсюда ясно, что сначала исследовалась природа таких, на первый взгляд, неспецифических реакций, как реакция Вассермана, где в качестве антигена используется не гомологичный антиген спирохет, а липиды бычьего сердца, никакого отношения к спирохетам не имеющие. Изучалась также реакция на сыпной тиф Вейля – Феликса, в которой сыворотки сыпнотифозных больных специфически агглютинируют протей Х₁₉ отнюдь не являющийся возбудителем сыпного тифа. С точки зрения В. А. Барыкина, в таких реакциях не было ничего удивительного.

Естественно, что Лев Александрович, тогда еще начинающий исследователь, сразу же попал под сильное влияние идей своего руководителя и начал активно работать в русле его представлений, так же как работала и вся лаборатория В. А. Барыкина. Первая работа Льва Александровича, выполненная там, была посвящена природе реакции Вейля – Феликса, а именно вопросу о том, почему сыворотки сыпнотифозных свинок агглютинируют протей Х₁₉, не являющийся возбудителем болезни. В этой работе он получил четкие и крайне интересные, даже сенсационные результаты. Культивируя вульгарный протей, помещенный в коллодийный мешочек, в брюшной полости сыпнотифозной морской свинки, он получил новый тип протея, который агглютинировался сывороткой против сыпного тифа, как Х₁₉, но по остальным свойствам не был похож ни на один тип протея. Уникальные свойства культуры сохранялись в пассажах на протяжении многих лет. Это интересное, и даже сейчас не очень понятное явление Лев Александрович толковал тогда вполне в духе представлений В. А. Барыкина как неспецифическую иммунологическую реакцию – параагглютинацию. Возбудитель сыпного тифа, согласно тогдашним его представлениям, понижает стабильность коллоидов сыворотки и коллоидных антигенов протея, вследствие чего сыворотка агглютинирует протей, культивируемый в больном организме.

Очевидно, что такая интерпретация весьма искусственна, и не удивительно, что Лев Александрович в последующие годы вновь и вновь возвращался к этой проблеме, пока не нашел ее совершенно оригинального объяснения. В этих опытах Лев Александрович, по-видимому, впервые обнаружил феномен трансформации, за шесть лет до известных работ Гриффитса.

Другая серия работ в этот период была посвящена изучению зависимости антигенности от коллоидных свойств веществ. Он показывает, что реакцию Вассермана можно получить с некоторыми коллоидами, не имеющими никакого отношения к вассермановскому антигену. В другой работе, меняя заряд бактерий, он лишает их антигенности. В серии очень тонких опытов по антигенности коллоидных металлов Лев Александрович смог получить агглютинирующую сыворотку к коллоидному железу и золоту. Эти работы, выполненные в середине двадцатых годов, толковались как серьезный аргумент в пользу того, что иммуногенность, равно как и антигенная специфичность, является функцией коллоидного состояния вещества, и что такие абсолютно неантигенные вещества, как железо или золото, можно сделать антигенными, если вводить их в коллоидном виде.

Другая серия рафинированных исследований была посвящена природе реакции связывания комплемента. И здесь было показано, что связывание комплемента осуществляется любыми коллоидами, подходящей степени дисперсности, и что комплемент не имеет какого-либо специфического сродства именно к комплексу антиген – антитело. Это положение составляло важную часть общей концепции иммунитета, принятой в лаборатории В. А. Барыкина, и, казалось бы, служило серьезным аргументом против химического его толкования.

Наконец, очень важные для последующего опыты Льва Александровича по повышению термостабильности антител были задуманы и поставлены им с целью доказать, что антител, как особых белков, не существует.

Со времен Эрлиха было установлено, что антитела инактивируются при 65–70°. Это был один из важных доводов в пользу их белковой природы. Лев Александрович проводил инактивацию агглютининов в присутствии антиденатурантов – глицерина, сахарозы и других веществ и показал, что температурный порог инактивации при этом резко повышается. Отсюда он делал вывод, что антитела не являются какими-либо химически определенными веществами и что серологическая активность сыворотки определяется лишь степенью дисперсности ее коллоидов, которая в свою очередь зависит от присутствия в среде стабилизирующих веществ.

Сейчас очевидна искусственность такой интерпретации, которая, по-видимому, давалась под сильным влиянием идей В. А. Барыкина. Спустя несколько лет она была пересмотрена и самим Л. А. Зильбером.

Эти работы послужили для него толчком к новой серии исследований, не связанных уже с развитием физико-химической концепции иммунитета. Он решил готовить вакцины путем прогревания бактерий в присутствии антиденатурантов. Гибель бактерий наступала значительно раньше, чем утрата ими иммуногенных свойств.

Так возник новый способ приготовления вакцин, так называемых АД-вакцин, или сахарных вакцин. АД-вакцины Лев Александрович довел впоследствии до практического применения и при испытании на людях они дали хорошие результаты.

Примерно в то же время, в середине двадцатых годов, Лев Александрович вновь возвращается к проблеме параагглютинации бактерий. Он видит в этом явлении частный случай параиммунитета, т.е. возникновения иммунитета при инфекции не к прямому возбудителю болезни, но к микроорганизмам, не имеющим отношения к этиологическому агенту. Лев Александрович стремится найти общее объяснение явлениям параиммунитета во взаимном влиянии бактерий разного вида при совместном росте in vivo или in vitro. Он разрабатывает остроумную методику для совместного выращивания микроорганизмов in vitro, проводит трудоемкие и деликатные опыты по совместному культивированию сальмонелл и протея с целью изменить антигенные свойства протея. Эти опыты дали, однако, скромные результаты, хотя Льву Александровичу и удалось временно изменить антигенную структуру протея, который стал агглютинироваться сывороткой против брюшнотифозных микробов.

В 1928 г. Л. А. Зильбер выпускает свою первую, очень интересную и превосходно написанную монографию – «Параиммунитет». В ней рассмотрены все имеющиеся в то время данные по взаимному влиянию микроорганизмов при совместном культивировании и дан глубокий и критический анализ возможных механизмов этих явлений. Лев Александрович приходит к выводу об отсутствии достоверных объяснений параиммунитета и видит в нем лишь общее свойство биологического резонанса, механизм которого неизвестен. Очевидно, что такого рода объяснение не могло его удовлетворить, и через несколько лет он вновь возвращается к этой проблеме.

Весьма примечательно, что в качестве одной из причин параиммунитета Лев Александрович обсуждает возможность адсорбции вирусов на бактериях при совместной инфекции в организме. Эта идея приобрела со временем особое значение в развитии научных интересов Л. А. Зильбера.

К 1929 г. Лев Александрович – опытный исследователь, микробиолог и иммунолог, специалист в разных областях этой науки, успевший поработать в Германии в лаборатории Отто (Институт Коха в Берлине), приват-доцент 1-го Московского университета, автор оригинальной монографии. В этот период у него много интересно начатых исследований, он полон идей и энергии, но в лаборатории В. А. Барыкина у него скромные возможности. Кроме того, он, по-видимому, ограничен в свободном толковании эксперимента и вынужден либо укладывать его заданное русло физико-химической концепции, либо идти вразрез с представлениями своего учителя, которому был очень обязан и к которому относился с большим уважением. Это естественный ход отношений ученика и учителя, и поэтому, когда Льву Александровичу предложили кафедру микробиологии в Баку, он без колебаний согласился.

За период работы в лаборатории В. А. Барыкина у Л. А. Зильбера выработалась точность эксперимента, особая его скрупулезность. Он любил повторять – «тон делает музыку» и не терпел аморфных, методически неряшливых исследований. Там же в постоянных острых спорах со сторонниками химического направления в иммунитете, развивался полемический талант Льва Александровича, известный так же хорошо, как и его работы. Как он сам говорил, защита идей, развиваемых в лаборатории, требовала большой полемической виртуозности. Само направление, которому отдавал силы Лев Александрович, было полемическим, крайним, все более приходившим в противоречие с более перспективным химическим направлением в иммунологии. Работы Л. А. Зильбера этого периода всегда остры, эмоциональны, продуманы до мельчайших деталей. В каждой из них ясно видно страстное желание найти тот главный, решающий факт, который склонит чашу весов в нужном направлении. И это так созвучно его более поздним работам по вирусной теории рака.

Наконец, работа в лаборатории В. А. Барыкина ускорила формирование исследовательского стиля и его собственных интересов. Его всегда привлекали новые области, крупные проблемы, оригинальные решения, он не любил и никогда не занимался повторением и детализацией известных фактов, даже если речь шла о его личных открытиях. В лаборатории же В. А. Барыкина к природе феномена шли путем изучения его нюансов, тонкостей, деликатных особенностей. И хотя этот путь может быть ничуть не хуже любого другого, он не мог резонировать ни с совершенно иным складом мышления Льва Александровича, ни с его страстным темпераментом исследователя.

Подходя к новому явлению, он склонен был скорее схематизировать и упрощать его возможный механизм, а когда суть феномена становилась в принципе ясной, он утрачивал к нему интерес.

В 1929–1930 гг. Л. А. Зильбер в Баку, где возглавляет кафедру микробиологии и медицинской бактериологии Азербайджанского медицинского института Наркомздрава АзССР и одновременно является директором Микробиологического института им. Мусабекова. Там же он руководил группой по ликвидации вспышки чумы, о чем художественно рассказано в его воспоминаниях «Операция Руда» (1).

Лев Александрович был обвинен в распространении в СССР чумы из Азербайджана. Вздорность этого обвинения была очевидностью.

Когда Л. А. Зильбер был освобожден и вернулся в Москву, он возглавил кафедру микробиологии в Центральном институте усовершенствования врачей и одновременно заведовал микробиологическим отделом Государственного научно-контрольного института Наркомздрава РСФСР им. Л. А. Тарасевича. С 1932 г. Л. А. Зильбер – заместитель директора по науке Института инфекционных болезней им. И. И. Мечникова.

В эти годы Лев Александрович активно работает по сахарным бациллярным или АД-вакцинам и термостабильности антител и вновь, в третий раз, но уже на совершенно новой основе, возвращается к явлению параагглютинации и параиммуиитета. По-видимому, он решил, что результаты его первых опытов с превращением протеев, равно как и реакция Вейля – Феликса, были обусловлены адсорбцией риккетсий на бактериях или симбиозом риккетсий и протея. Так начались интереснейшие исследования по симбиозу вирусов и непатогенных микробов. В 1932 г. он получает вместе с Е. И. Воструховой культуру оспенного вируса на дрожжах, а в 1933 г. с Е. М. Доссер культивирует на дрожжах риккетсии. Эти замечательные работы открывали тогда новые перспективы в изучении вирусов и микробов, в настоящее время они приобретают особый интерес как уникальные модели для изучения отношений вируса и клетки. Новое явление было названо его автором аллобиофорией и разрабатывалось в самом широком плане. Лев Александрович видел в этом явлении общую закономерность. Он считал, что при естественной инфекции всегда имеет место взаимное влияние различных микроорганизмов, в том числе вирусов и бактерий. Он полагал – аллобиофория может играть большую роль в параиммунитете, параинфекции и эпидемиологии вирусных заболеваний. Начиная с этих работ, Лев Александрович входит в область вирусологии. Необходимо подчеркнуть, что к этим чисто вирусологическим исследованиям его привели ранние иммунологические работы по параагглютинации протеев и неудовлетворенность в их первоначальной интерпретации (2).

В вирусологию Л. А. Зильбер пришел как опытный микробиолог и иммунолог. Вирусология находилась тогда в начальной стадии бурного прогресса и открывала самые блестящие перспективы для новых исследований. Она в наибольшей мере соответствовала исследовательскому стилю, темпераменту и таланту Л. А. Зильбера, находившемуся в расцвете сил, стремившемуся к новым, трудным и узловым проблемам науки.

В 1934–1935 гг. Лев Александрович активно выступает за необходимость широкого изучения вирусов и добивается организации исследовательского центра по вирусологии. Созданию лаборатории предшествует первое Всесоюзное совещание по проблеме ультравирусов (1935), в созыве которого Лев Александрович принимает самое деятельное участие. На совещании он выступает с программным докладом, в котором широко представлена роль вирусов в биологии, медицине и сельском хозяйстве. Здесь впервые четко формулируются перспективы вирусологического подхода к раку и даже указана возможность существования в опухолях чужеродных антигенов. Вирусология опухолей без сомнения была в исследовательских планах Льва Александровича в этот период.

В конце 1935 г. начинает работать созданная им Центральная вирусная лаборатория при Наркомздраве РСФСР и организованный им же отдел вирусологии в Институте микробиологии АН СССР. Это были первые научные вирусологические центры в пашей стране. Последующие за открытием лаборатории два года работы посвящены активной пропаганде вирусологии и работам в плане классической медицинской вирусологии – выделению вируса гриппа, иммунитету при вирусных инфекциях, характеристике возбудителя сыпного тифа. Основная линия среди этих работ – механизм иммунитета к вирусам.

Вирусологическая лаборатория состояла из молодых учеников Льва Александровича и только еще искала свое собственное направление. Определяющим событием в судьбе этого коллектива, да и в судьбе советской вирусологии в целом стала Дальневосточная экспедиция 1937 г. по изучению неизвестной формы энцефалита.

Вспышки энцефалита на Дальнем Востоке препятствовали хозяйственному и военному освоению края, они серьезно беспокоили Наркомат здравоохранения и Правительство СССР. В мае 1937 г. на Дальний Восток выезжает экспедиция, организованная и возглавляемая Л. А. Зильбером. Костяком экспедиции стали молодые сотрудники вирусной лаборатории – А. К. Шубладзе, М. П. Чумаков, Е. Н. Левкович, А. Д. Шеболдаева и присоединившийся к ним на Дальнем Востоке В. Д. Соловьев. В экспедицию вошли также паразитологи, эпидемиологи и клиницисты из других учреждений. За один сезон работы, с мая по август 1937 г., был найден и выделен вирус – возбудитель заболевания и установлен переносчик болезни – клещ Ixodes persulcatus, само заболевание было охарактеризовано как неизвестная ранее нозологически обособленная форма энцефалита – весенне-летний эндемический клещевой энцефалит.

Эта работа, можно без преувеличения сказать, создала советскую медицинскую вирусологию, она остается классическим исследованием в этой области. В ней сложилась советская вирусологическая школа. Ведущие вирусологи нашей страны – М. П. Чумаков, В. Д. Соловьев, А. К. Шубладзе, Е. Н. Левкович – ученики Л. А. Зильбера по Дальневосточной экспедиции.

Полное представление о работе экспедиции читатель получит в статье Л. А. Зильбера «Весенний (весенне-летний) эндемический клещевой энцефалит» (1939). Эта статья, написанная еще в 1937 г. по свежему впечатлению экспедиции передает и логику исследования, и стиль работы, и последовательность в ее развитии. Она позволяет хорошо представить условия работы экспедиции. По эмоциональности, цельности, ясности н широте подхода, по художественности стиля эта работа бесспорно относится к числу лучших произведений Льва Александровича.

Для Л. А. Зильбера окончание экспедиции обернулось трагически. Он был обвинен в распространении японского клещевого энцефалита на Дальнем Востоке СССР. Он был приговорен к длительному сроку заключения, но, по-видимому, вмешательство его друзей (Тынянова и Ермольевой, написавших письмо Л. П. Берии, которое было подписано Орбели, способствовало его досрочному освобождению (1943 г.).

Дальнейшее изучение клещевого энцефалита в 1938 и 1939 гг. проходит уже без участия Л. А. Зильбера. В эти годы работают две экспедиции, руководимые Е. Н. Павловским, А. А. Смородинцевым и М. Д. Кашириным (1938) и И. И. Рогозиным и М. Д. Кашириным (1939). Результаты их работы полностью подтвердили данные экспедиции 1937 г. и позволили продвинуться далее по пути изучения естественной циркуляции возбудителя и профилактики заболевания.

В 1939 г. Лев Александрович пишет ряд статей по клещевому энцефалиту и монографию по энцефалитам, которая вышла в свет только в 1945 г. В 1946 г. эта монография была отмечена Государственной премией.

В 1944 г. (после освобождения из заключения) Лев Александрович в Центральном институте эпидемиологии и микробиологии Наркомздрава (впоследствии ИЭМ им. Н. Ф. Гамалеи АМН СССР) организует отдел вирусологии. Этим отделом Л. А. Зильбер руководил более 20 лет, до конца жизни. Здесь он продолжает исследования по энцефалитам – трясучке овец и западному энцефалиту, по гриппу и механизму противовирусного иммунитета. Исследования по энцефалитам эпизодически проводятся до начала пятидесятых годов, но не они представляют в этот период главный интерес для Льва Александровича.

Начиная с 1944 г., он все глубже уходит в исследование этиологии рака с позиций вирусолога. Интерес к вирусологии рака возник у него в первые годы организации и работы Центральной вирусологической лаборатории, но был, естественно, оттеснен блестящим развитием исследований по энцефалитам. В начале сороковых годов, будучи оторван от работы своей лаборатории, Лев Александрович вновь и вновь продумывает вирусологические подходы к анализу причины рака. Он убежден, что опухоли вызываются вирусами, и что причина неудач при попытках перевить большинство опухолей бесклеточными фильтратами кроется в неправильной технике фильтрации, инактивирующей вирус.

Вернувшись к экспериментальной работе, Лев Александрович проводит десятки опытов по перевивке бесклеточными экстрактами обычных, «нефильтрующихся» опухолей. Он подбирает различные условия опыта, проводит обработку материала в атмосфере азота, в присутствии аитиоксидантов, но все опыты дают отрицательные результаты. Он приходит к твердому выводу, что в злокачественных опухолях фильтрующийся агент не содержится.

Случайное наблюдение, когда в опыт была взята опухоль от мыши с начинающимся спонтанным раком молочных желез (3) и когда экстракт этой опухоли вызвал рак у привитого животного, дало новый толчок мысли и новый поворот экспериментальным исследованиям. На этот раз брались не перевиваемые, а первичные опухоли, индуцированные канцерогеном, причем в самые ранние стадии их развития. Бесклеточные экстракты, а впоследствии и фильтраты, вызывали опухоли у здоровых животных, «сенсибилизированных» в месте введения материала скипидаром или подпороговыми дозами канцерогена. Опыты были проведены на кроликах и мышах и дали вполне определенные положительные результаты. Так возникло основное положение новой гипотезы: бесклеточный агент лишь вызывает злокачественное превращение ткани и присутствует в опухоли только в момент ее возникновения. Искать его в сформировавшейся опухоли бессмысленно. Впоследствии эта гипотеза получила название вирусо-генетической.

В первоначальном виде вирусо-генетическая теория была сформулирована весьма просто. Вирус является универсальной причиной рака: он присутствует в организме в латентной форме и лишь активируется различными канцерогенными воздействиями. Вирус вызывает лишь начальную стадию процесса, т.е. трансформирует нормальную клетку в опухолевую. Вирус не играет роли в росте уже злокачественной клетки, и присутствие его в опухоли не является обязательным; другими словами, злокачественный процесс для своего поддержания не требует присутствия вируса.

При всей своей простоте, а сегодня даже и при очевидности, эти предположения в то время были смелой догадкой.

Немногие известные тогда опухоли заведомо вирусного происхождения – саркома Рауса, рак молочных желез мышей и папиллома кроликов – содержали вирус на всех этапах своего развития. Казалось более вероятным, что вирус в тех немногих опухолях, которые им вызываются, является движущей причиной злокачественного процесса на всех его стадиях, и не было оснований пересматривать это положение. Новая гипотеза родилась из первых наблюдений Льва Александровича, обнаруживших, что опухоли, вызванные химическими канцерогенами, могут быть перевиты бесклеточным фильтратом, но лишь в момент их возникновения. Новая гипотеза понадобилась также и для того, чтобы объяснить существование огромного большинства опухолей, выделить из которых вирус не удавалось. Она давала экспериментальные подходы для поисков в них вируса.

Интересно отметить, что сходные положения обдумывались Львом Александровичем еще в самом начале вирусологических исследований. Как он вспоминает в одной из работ, мысль о том, что вирус, размножаясь в ядре, может вызвать необратимые изменения генетического аппарата клетки, ведущие к злокачественному росту, родилась в беседе с Н. Ф. Гамалеей в 1935 г.

Вирусо-генетическая гипотеза в сочетании с талантом, убежденностью и редкостной энергией ее автора оказалась чрезвычайно плодотворной. Одним из наиболее важных следствий ее разработки явилось открытие специфических опухолевых антигенов и создание на этой основе новой отрасли онкологии и иммунологии – иммунологии рака.

В 1944 г. Лев Александрович приступает к работе как убежденный сторонник вирусной теории рака. С этих позиций он анализирует и переосмысливает громадный материал экспериментальной онкологии. Он выпускает небольшую, очень цельную и темпераментную монографию «Вирусная теория происхождения злокачественных опухолей» (1946). Высказанные там идеи служили основным руслом для исследований последующих 20 лет. Экспериментальную разработку этой теории он начинает с повторения своих опытов, по передаче фильтратами канцерогенных опухолей. Постановка опытов несколько изменена. Вместо кроликов и мышей взяты крысы. Для индукции опухолей использован иной, более сильный химический канцероген. Но опыты дают либо отрицательные результаты, либо их результат не контролируется экспериментатором. И тогда зарождается мысль искать предполагаемый вирус не прямым биологическим тестом, а косвенным методом – по чужеродному, специфическому вирусному антигену, который должен быть в опухолях и должен выявляться как специфический опухолевый антиген.

Надо сказать, что в то время – а это 1945–1947 гг. – никаких оснований, кроме уверенности Льва Александровича, для такой идеи не было. Более того, было достаточно причин считать ее дискредитированной и основательно похороненной.

Начинать новое направление на чистом месте – трудное дело, но начинать новое направление вопреки общепринятому мнению – это научный подвиг. Мы не имеем возможности рассказать здесь о предшественниках Льва Александровича в этой области – о Ламсдене, Витебском, Гиршфельде, Бриккере, Кидде – отметим только, что к середине и концу сороковых годов по разным причинам почти прекратились попытки найти в опухолях специфические антигены.

Лев Александрович оптимистически смотрел на неудачи предшествующих исследователей. Он пришел в эту область как вирусолог, он искал не просто специфический антиген, а антиген вируса и поэтому успех работы видел в выделении фракции, содержащей предполагаемый вирус. Отсюда направленность фракционирования на нуклеопротеиды опухоли, которые должны содержать вирусный нуклеопротеид. Кроме того, Лев Александрович обычно весьма спокойно относился к неудачам предшественников и всегда критически оценивал их выводы. Ни чужие, ни собственные неудачи не останавливали его, если он был убежден в правильности идеи. Смелость и оптимизм были неотъемлемыми качествами его таланта.

Так, многолетние вирусологические искания вновь привели Льва Александровича к иммунологии, но на сей раз – к иммунологии рака.

Лев Александрович с 3. Л. Байдаковой и Н. В. Нарциссовым начинает широкие поиски специфических опухолевых антигенов, все больше и больше внимания уделяя исследованию нуклеопротеидов.

Для их иммунологического изучения используется реакция связывания комплемента, преципитация, а впоследствии анафилаксия. Хорошо известно, что открытие специфических опухолевых антигенов, их регулярное выявление в опухолях животных и человека, а также первые шаги в изучении их природы стали возможны благодаря реакции анафилаксии с десенсибилизацией, предложенной Львом Александровичем в 1948 г. С этого времени и исчисляется обычно второе рождение иммунологии рака.

Простая и остроумная реакция анафилаксии с десенсибилизацией не была результатом внезапного озарения, она постепенно складывалась по мере изучения опухолевых антигенов. В связи с этим уместно вспомнить, что интерес и доскональное знание анафилаксии были у Льва Александровича еще в первые годы работы в лаборатории В. А. Барыкина. «Анафилаксия, как физико-химический процесс» – была темой его пробной приват-доцентской лекции и критического обзора, написанного еще в 1926 г.

Как уже говорилось, Лев Александрович считал, что успех в выявлении специфических антигенов (предположительно вирусных) в первую очередь определяется их очисткой от антигенов, общих с антигенами нормальных тканей. Поэтому основное внимание уделялось ядерным нуклеопротеидам, которые затем использовались для получения гомо- и гетероиммунных сывороток и для испытания их в реакциях связывания комплемента и преципитации. С некоторыми опухолями были получены хорошие результаты, и они дали стимул для расширения работы. Тогда-то и была привлечена реакция анафилаксии для проверки анафилактогенности и иммунологической специфичности ядерных нуклеопротеидов из опухолей.

В работе с В. Б. Фрейманом, И. Б. Збарским и С. С. Дебовым (1949) было показано, что ядерные нуклеопротеиды крысиных опухолей вызывают реакцию анафилаксии у морских свинок, но дают перекрестные реакции с нуклеопротеидами нормальных тканей. Чтобы доказать, что реакция с нормальными антигенами не более чем реакция на примесь, в части опытов была применена десенсибилизация антигенами нормальных тканей. При этом свинки сохраняли способность реагировать с опухолевым нуклеопротеидом. Так сложилась новая реакция, которая поначалу даже не была специально отмечена авторами, не была названа ими и не выделялась среди других иммунологических тестов. Однако в течение последующих двух лет эта реакция, детально разработанная Львом Александровичем и сотрудниками, приобрела столь широкое распространение, что почти вытеснила все остальные и дала просто ошеломляющие результаты. Во всех исследованных опухолях животных и человека были найдены специфические антигены, результаты хорошо воспроизводились и в других лабораториях. Эта серия исследований легла в основу новой онкологической дисциплины – иммунологии рака, – которая сейчас находится в периоде бурного развития.

Открытие специфических антигенов в то время представлялось столь необычным, что Президиум Академии медицинских наук организовал специальную комиссию, куда вошли такие онкологи, как Л. М. Шабад, Н. Н. Медведев, М. М. Маевский, П. Н. Косяков и др. Опыты были повторены в аранжировке, предложенной комиссией, под ее полным контролем и с участием ее членов. Результаты предшествующих работ были полностью подтверждены. Нормальные антигены согласно результатам Л. А. отсутствовали в такой постановке опытов. Однако в последующем было показано, что их исключить полностью было невозможно. По-видимому, десенсибилизация относилась к дозе антигена, а не к его присутствию, что и вносило некоторую неопределенность в результаты. Направление получило официальное признание, а лаборатория – некоторые возможности расширения.

Вслед за решением основной проблемы возник вопрос, – какова природа специфических опухолевых антигенов. Лев Александрович был уверен, что специфический опухолевый антиген – вирусный белок, но большинство исследователей считало, что это «патологически измененный» белок или несколько таких белков.

Для решения этой задачи Л. А. Зильбер обращается к изучению опухолей заведомо вирусного происхождения – саркомы Рауса и папилломы Шоупа.

В работе с Р. М. Радзиховской (1952) на саркоме Рауса он показывает, что вирус Рауса при фракционировании попадает как раз в нуклеопротеидную фракцию, содержащую и специфический антиген этой опухоли. Однако в опытах по иммунизации кур вирусом и клетками опухоли выявляется не только вирусный, но и клеточный антиген. Так возникло положение о двух видах противоопухолевого иммунитета – об иммунитете к вирусу и к опухолевой клетке.

Наиболее четко положение о двух специфических антигенах – вирусном и клеточном – было сформулировано в работах с В. А. Артамоновой на папилломе Шоупа (1952–1956). Это положение является краеугольным камнем современной иммунологии рака, и клеточные специфические антигены в опухолях вирусного происхождения являются сейчас основным предметом исследования.

Очень интересно, как интерпретировал Лев Александрович эти опыты и что он думал о природе клеточных антигенов, специфических для раковой клетки. Казалось бы, его собственные опыты говорили в пользу существования патологически измененных клеточных белков. В то время такое толкование было обычным и вполне соответствовало представлениям о лабильности белкового синтеза. Однако во всех работах того периода Лев Александрович упорно повторяет мысль, что патологический процесс не может изменять структуру белка, что для этого необходимо вмешательство вируса и что специфические антигены опухолей – результат воздействия онкогенного вируса на белковый синтез. Теперь мы знаем, как стабильна структура белка, что легче прекратить его синтез, чем изменить его структуру, что, по-видимому, не существует «патологически измененных» белков.

Теперь уже твердо доказано, что специфические клеточные антигены в опухолях, индуцированных вирусами, действительно контролируются геномом вируса, который несет информацию для их синтеза. Только одна группа антигенов – специфические антигены в опухолях, вызванных химическими канцерогенами, продолжает оставаться загадкой, хотя и здесь отнюдь не исключено вмешательство вирусов.

Таким образом, в трактовке вопроса о двух антигенах опухолевой клетки проявилась столь свойственная Льву Александровичу удивительная научная интуиция.

Дальнейшая разработка проблем иммунологии рака в лаборатории Льва Александровича идет в разных направлениях: успешная иммунизация против роста опухолей в чистолинейных системах (с О. М. Лежневой и 3. Л. Байдаковой, 1955), иммунизация против возникновения спонтанных вирусных опухолей (с 3. Л. Байдаковой, 1955), изучение адсорбции опухолевых антигенов на эритроцитах (с 3. А. Постниковой, Е. М. Барабадзе, Л. В. Вадовой, Л. А. Людоговской, 1952–1956), изучение «маскировки» вируса папилломы Шоупа (с В. А. Артомоновой, 3. А. Постниковой, А. В. Вадовой, 1954–1960).

Из работ этого пятилетия (1955–1960) нам хотелось бы более подробно остановиться на нескольких. В работе с З. Л. Байдаковой (1955) была впервые показана возможность иммунизации взрослых мышей против возникновения у них спонтанных опухолей молочных желез. Такая возможность много лет спустя была четко продемонстрирована и глубоко изучена на другой модели – опухолях, индуцированных вирусом SV₄₀ в серии работ Г. И. Дейчман и сотр. (1964–1966).

В работе с Г. И. Абелевым, 3. А. Авенировой, Н. В. Энгелъгардт и 3. Л. Байдаковой (1958–1959), проведенной на гепатоме мышей с помощью иммунодиффузионных методов был выявлен специфический антиген этой опухоли. Последующее детальное изучение этого антигена показало, что он идентичен α-глобулину эмбриональной сыворотки, синтез которого возобновляется в клетках рака печени. Этот феномен лег в основу иммунодиагностики рака печени в клинике – первого специфического иммунологического теста для диагностики рака.

Особую роль сыграли исследования Льва Александровича по индукции толерантности к опухолеродным вирусам. Вскоре после открытия феномена искусственной толерантности Л. А. Зильбер решил использовать это явление для получения специфических противоопухолевых сывороток на фоне толерантности к антигенам нормальных тканей. Этой проблеме в 1957–1960 гг. была посвящена серия работ. В плане этих исследований проводилась и его работа с И. Н. Крюковой (1957) по индукции толерантности к вирусу саркомы Рауса у новорожденных крыс и кроликов. Многократное введение вируса новорожденным животным вызывало у них своеобразную «геморрагическую болезнь», а впоследствии у некоторых животных и опухоли. Это открытие Л. А. Зильбера и И. Н. Крюковой, сделанное независимо и одновременно также Г. Я. Свет-Молдавским и А. С. Скориковой, имело огромное значение в развитии учения об опухолеродных вирусах. Серия работ, последовавшая за ним, у нас стране и за рубежом, показала и условность границ между опухолеродным и инфекционным действием вирусов, и преодолимость межвидовых и даже межклассовых барьеров для онкогенного вируса. В последующем Л. А. Зильберу и В. Я. Шевлягину удалось трансформировать in vitro вирусом Рауса эмбриональные клетки человека. Опухоли у млекопитающих, вызванные вирусом Рауса, дали экспериментаторам целый спектр новых моделей с самыми разнообразными отношениями вируса и клетки. Это открытие было отмечено в 1967 г. (посмертно) Государственной премией.

Преодолимость межклассовых барьеров опухолеродным вирусом, показанная для вируса Рауса, разрушила, казалось бы, твердо установленное положение о строгой видовой специфичности и тканевом тропизме онкогенных вирусов. Эти исследования сразу же поставили вопрос о серьезном эпидемиологическом изучении рака человека в сопоставлении с раковыми заболеваниями животных. Лев Александрович неоднократно выступал и писал о настоятельной необходимости эпидемиолого-онкологических исследований и всеми силами поддерживал и пропагандировал начинающиеся в этой области работы. Он многого ждал от эпидемиологии рака, и здесь, возможно, в нем говорил и опыт дальневосточной экспедиции, где глубокий и скрупулезный анализ эпидемиологии заболевания точно указал на его причину.

К началу шестидесятых годов вирусология и иммунология рака обогатилась новыми, принципиальной важности фактами, на основе которых вирусо-генетическая теория получила возможность дальнейшего развития. Она должна была теперь объяснить не только роль вируса на начальных этапах злокачественной трансформации, но возникновение в опухолях специфических клеточных антигенов, а также их сохранение после исчезновения вируса из опухоли. Эти факты подводили к мысли о том, что вирус, или какая-то его часть, не исчезает бесследно после индукции опухоли, а продолжает оставаться в опухолевой клетке, вызывая синтез новых для клетки антигенов.

Дальнейшим толчком для развития этой идеи послужили опыты по изучению трансформации клеток вирусом полиомы. Эти опыты, проводившиеся независимо Фогтом и Дальбекко в США и Л. А. Зильбером и И. С. Ирлиным в СССР (1960– 1961), показали, что клетки, трансформированные вирусом полиомы in vitro, после утраты ими вируса становятся резистентными к повторной инфекции тем же вирусом. Следовательно, можно было думать о сохранении вируса в злокачественных клетках в каком-то особом состоянии, не приводящем к синтезу полного вируса, но препятствующем новому заражению.

В это время было уже хорошо известно и детально изучено явление лизогенной конверсии у бактерий, которое очень напоминало отношение вируса и клетки в опухолях. В обоих случаях вирус находился в неинфекционной форме, вызывал индукцию специфического антигена и резистентность клеток к реинфекции. Новые факты и аналогия с лизогенией у бактерий позволили Зильберу углубить и конкретизировать вирусо-генетическую концепцию рака (1961). Он предположил, что вирус после трансформации им клетки не исчезает, но переходит в состояние, подобное профагу. Нуклеиновая кислота вируса соединяется с нуклеиновой кислотой клетки – происходит интеграция геномов вируса и клетки. При этом не синтезируются белки вирусной частицы, но свойства клетки изменяются так, что она переходит к автономному, неконтролируемому размножению. Детализированный вариант вирусогенетической теории стимулировал иммунологические, биохимические и вирусологические исследования опухолей, вызываемых вирусами. Первые серьезные подтверждения эта гипотеза получила в работах иммунологов. Как уже говорилось выше, в опухолях, индуцированных ДНК-содержащими вирусами, содержатся специфические антигены, не входящие в состав вируса (ядерные неоантигены и поверхностные, трансплантационные антигены, ответственные за иммунитет к опухолям).

Эти антигены содержатся в опухолях на всех стадиях развития, независимо от того, сохранился ли в них вирус или нет. Работами середины шестидесятых годов было показано, что специфичность клеточных антигенов определяется только вирусом и не зависит от клеток, в которых возникла опухоль. Например, если опухоль индуцирована вирусом SV₄₀ или полиомы на животных разных видов, то природа специфических антигенов не зависит ни от гистологической структуры, ни от видовой принадлежности опухоли, а только от типа вируса, которым была вызвана опухоль. Сходная картина наблюдалась и в опухолях, вызванных вирусом Рауса у разных видов животных. Такого рода опухоли оказались исключительно важными для последующего развития вирусогенетической теории. Как и другие вирусные опухоли, они содержат комплементсвязывающие (КС) и трансплантационные антигены. КС-антигены выражены у них очень четко. Было показано, что специфичность этих антигенов одинакова в саркомах кур, хомяков, кроликов, крыс, обезьян или трансформированных вирусом Рауса клетках человека. Наличие КС-антигенов не зависит от того, синтезируется ли в опухоли инфекционный вирус или нет.

В последующем (1966–1968) было показано, что комплементсвязывающий группоспецифический антиген опухолей, вызванных вирусом Рауса, является внутренним компонентом вируса Рауса. Этот антиген контролируется вирусным геномом и продолжает синтезироваться в опухолях, не продуцирующих зрелый вирус. Эти последние факты дали прямое подтверждение гипотезе Л. А. Зильбера, но они стали известны уже после его смерти.

Таким образом, иммунологическое изучение вирусных опухолей показало, что после исчезновения вируса в опухолевой клетке остаются антигены, контролируемые вирусным геномом, и, следовательно, в опухолевых клетках остается, по крайней мере часть вирусного генома, которая воспроизводится в бесчисленных генерациях опухолевой клетки. Это явилось серьезным аргументом в пользу вирусо-генетической теории рака.

Новые доказательства и подходы были даны биохимиками при изучении нуклеиновых кислот опухолеродных вирусов. Использование метода молекулярной гибридизации нуклеиновых кислот показало, что в клетках, трансформированных вирусами полиомы, SV₄₀ и онкогенными аденовирусами, часть вирусного генома сохраняется и продолжает функционировать. При этом образуется информационная РНК, комплементарная к ДНК опухолеродного вируса. Это направление представляет выдающийся интерес с позиций вирусогенетической теории рака.

Лев Александрович не дожил нескольких месяцев до появления работ, особенно демонстративно подтверждающих вирусо-генетическую теорию (1967). Речь идет о серии исследований, в которых найден метод активации вирусного генома в опухолях, первоначально индуцированных вирусами, но не содержащих инфекционного вируса. Опухолевые клетки, не содержащие зрелого вируса, в присутствии чувствительных к вирусу клеток и симпластообразующего вируса Сендай образуют гибридные клетки –гетерокарионы. В гетерокарионах происходит резкая активация вируса и в культуре вновь возникает инфекционный вирус, геном которого содержался в опухоли. Это направление активно разрабатывается в настоящее время и в лаборатории Л. А. Зильбера.

Подводя итоги двадцатилетней разработки вирусо-генетической теории, можно смело сказать, что эта теория оказалась в высшей степени плодотворной. На ее основе были созданы новые направления, сделаны открытия принципиальной важности и получено множество новых фактов. Эта теория получила полное подтверждение и ее плодотворность далеко еще не исчерпана. Влияние вирусной теории рака в нашей стране было очень велико и продолжает возрастать. Высказанная в обстановке скептического равнодушия, эта теория из года в год завоевывала умы исследователей и в настоящее время является ведущей в теоретической онкологии. В русле вирусологических представлений у нас в стране были сделаны выдающиеся работы, такие как обнаружение специфических опухолевых антигенов, открытие патогенности вируса Рауса для млекопитающих, открытие новых лейкозных вирусов, трансформация клеток человека вирусом Рауса, изучение вирусологии лейкозов человека, иммунологический контроль вирусного канцерогенеза и некоторые другие работы, вошедшие в фонд мировой науки.

Итоги разработки вирусо-генетической теории и широкая программа для дальнейших исследований даны в последней монографии Льва Александровича, законченной за день до его смерти (вирусо-генетическая теория возникновения опухолей). Зильбер работал с увлечением над этой книгой, стремясь дать возможно более цельное и стройное толкование громадному материалу. Эта книга долго еще будет служить источником идей и программой работы, она навсегда останется лучшей памятью о выдающемся ученом, его научным завещанием.

Одной из причин неизменного успеха Льва Александровича в специальных областях было то, что он никогда не становился узким специалистом. В какой бы области он ни работал, он всегда был широкого плана вирусологом и иммунологом. В 1937 г., когда Лев Александрович был в основном занят вирусами, он вместе с В. М. Любарским выпускает руководство «Иммунитет». В 1948 г., в период активных онкологических исканий, он перерабатывает эту книгу в «Основы иммунитета», а в 1958 г. она выходит в значительно дополненном виде. На протяжении 25 лет эта книга была настольной книгой иммунологов, единственным отечественным руководством по общей иммунологии, она была удостоена премии им. Н. Ф. Гамалеи. В 1956 г., когда Лев Александрович полностью «ушел» в вирусологию и иммунологию рака, выходит его руководство по общей вирусологии «Учение о вирусах».

Он сделал очень многое для издания трудов И. И. Мечникова, неоднократно выступал со статьями и лекциями, посвященными творчеству И. И. Мечникова. Последний раз Лев Александрович выступил на эту тему с блестящей лекцией в 1966 г. на IX Международном конгрессе микробиологов в Москве.

Творчество И. И. Мечникова было особенно близко Льву Александровичу. Он всегда с огромным уважением, любовью и теплотой рассказывал о нем. Ему глубоко импонировала страстность, увлеченность, стремление к глубоким обобщениям, неуемный темперамент и романтизм великого ученого.

Еще одним примером широты интересов Л. А. Зильбера являются исследования по вирусной этиологии бокового амиотрофического склероза (БАС), начатые в 1952 г. вместе с Н. В. Коноваловым, А. М. Гардашьян, Т. Л. Буниной и Е. М. Барабадзе, исследования, которым Лев Александрович в последние годы придавал большое значение. В этой работе удалось воспроизвести на обезьянах заболевание, сходное с БАС, с помощью материала от больных людей. Заболевание пассировалось и характеризовалось очень длительным латентным периодом. Таким образом, впервые за 100-летнюю историю изучения БАС были, наконец, получены серьезные доводы в пользу его вирусной этиологии.

Работая по проблемам вирусологии и иммунологии рака, Лев Александрович постоянно интересовался прогрессом в обшей иммунологии и принимал самое активное участие в пропаганде ее успехов и в организации иммунологических исследований у нас в стране.

В 1961 г. на базе своего отдела в Институте эпидемиологии и микробиологии им. Н. Ф. Гамалеи АМН СССР Лев Александрович создает первый в Советском Союзе отдел общей иммунологии, организовав в нем лаборатории биосинтеза антител, химии антител и иммунологической толерантности, пригласив для этого А. Е. Гурвича, А. Я. Кульберга и Л. Н. Фонталина. Эти лаборатории успешно работают в настоящее время.

Лев Александрович очень много сделал для установления деловых и дружеских связей с иностранными учеными. Он был одним из тех, кто выводил нашу науку на международную арену после долгих лет изоляции, и одним из тех, кто определял международное лицо советской иммунологии, вирусологии и онкологии. Он пользовался очень большим авторитетом в международных кругах. В отдел приезжали ученые со всего света, его книги издавались в разных странах. Льва Александровича постоянно приглашали на международные конференции и съезды. Как дань уважения основателю иммунологии рака в Советском Союзе в 1965 г. был организован Международный симпозиум по специфическим опухолевым антигенам.

Лев Александрович был организатором и председателем комитета по вирусологии и иммунологии рака при Международном противораковом союзе, экспертом ВОЗ по иммунологии и вирусологии. Он был в дружеских отношениях со многими крупнейшими учеными нашего времени. Вся эта громадная работа вела к тому, что советские работы знали и уважали за границей, она помогала устанавливать контакты с зарубежными исследователями. Лев Александрович был избран почетным членом Академии Наук в Нью-Йорке, членом Британского медицинского королевского общества. Чехословацкая Академия Наук присудила ему медаль «За заслуги перед наукой и человечеством» и избрала почетным членом Общества Пуркинье.

Влияние ученого на современную ему науку много шире его конкретного научного вклада и даже создания своей школы. Крупный ученый создает как бы шкалу ценностей для своего времени. Его работы служат эталоном оригинальности, смелости, четкости и убедительности. С ними сравнивают свои исследования и по ним оценивают свою работу. Они создают уровень в данной области науки. Влияние Л. А. Зильбера на стиль и уровень вирусологии и иммунологии рака в нашей стране было определяющим.

Я думаю, что не менее важны для современников и этические нормы, которыми руководствуется большой ученый, лидер научного направления. В значительной мере они создают атмосферу отношений между учеными и целыми коллективами в данной области. Лев Александрович – всегда прямой и честный в отношениях с людьми, ненавидящий, как он говорил, «приват-доцентскую грызню», исходивший в сложных ситуациях только из принципиальных соображений, оказывал громадное положительное влияние на стиль отношений, складывавшихся в нашей науке. Талант исследователя, его интуиция не поддаются, вероятно, аналитическому расчленению и вряд ли сводимы к сочетанию элементарных качеств.

В творческом облике большого ученого – исследователя и мыслителя – неповторимо сочетаются склад и сила его ума, слитые с особенностями человеческого характера – страстностью, решительностью, оптимизмом, честолюбием или с осторожностью, скепсисом, рефлексией. Предшествующий опыт, знания и незнание, удачи и разочарования, симпатии и антипатии – все это определяет творческий склад ученого, его стиль, эмоциональную окраску таланта.

He пытаясь дать исчерпывающей характеристики творческого склада Л. А. Зильбера, мы хотели бы отметить лишь некоторые характерные его особенности.

Возвращаясь памятью к дням и событиям работы со Львом Александровичем, просматривая его статьи и выступления, беседуя с его старыми сотрудниками, вновь и вновь задаешь себе вопрос – что же было главной, определяющей особенностью его таланта.

Романтизм, способность к крутым поворотам в направлении исследований, отсутствие консерватизма и постоянная свежесть восприятия, редкостная целеустремленность при столь же редкостной многосторонности, широта познаний в сочетании с исчерпывающей полнотой знаний в узкой области, решительность и принципиальность, энергия и оптимизм, смелость и эмоциональность мысли – все это очень характерные, но разрозненные черты личности Л. А. Зильбера.

Нам кажется, что определяющей особенностью таланта Л. А. Зильбера была огромная сила синтеза, ярко выраженная способность к созданию новых обобщений, опираясь на одиночные и зачастую малозначительные факты. Это были стремительные обобщения. Упорное, иногда многолетнее обдумывание принципиальной проблемы, постоянная работа мысли в этом направлении, затем небольшой факт, аналогия или даже случайное наблюдение давали мощный толчок интуиции, и внезапно возникала новая система, – всегда предельно простая, всегда оригинальная, с максимально широким охватом существующих фактов.

Новая мысль, новая система приобретала для Льва Александровича силу реальности, он видел все ее здание от целого до деталей. Вся жизнь, все силы с этих пор отдавались не проверке – доказательству и разработке – не гипотезы, – теории. Вопрос не в том, правильна ли мысль – в этом нет сомнений – вопрос в том, как доказать всем ее полную достоверность. Все знания, весь предшествующий опыт начинали жить только для этой цели. Нет полемики, есть проповедь человека, обладающего истиной, нет спора с оппонентом – есть разъяснение его заблуждений!

Полная убежденность – основа его неизменного оптимизма. Ясное видение, в туманной еще для других дали, и устремленность вдаль – основа его романтизма. Отсюда и монолитность общей линии поиска при всем разнообразии путей, отсюда и поразительная целеустремленность, проходящая через десятилетия. В этом и сила и уязвимость таланта Льва Александровича.

Понятны интерес и глубокая тяга к И. И. Мечникову. Ведь именно И. И. Мечникову было дано увидеть все здание системы иммунитета, когда блуждающие клетки в теле морской звезды пожирали занозу. Может быть, Лев Александрович чувствовал опору в правоте и величии гениального предшественника, столь близкого ему по духу и стилю. Несомненно, И. И. Мечников не раз приходил ему на помощь в тяжелые периоды научного одиночества.

Стремление к обобщению всегда было свойственно Льву Александровичу, но на каждом новом этапе оно проявлялось все с большей силой и размахом: параагглютинация протеев – толчок к обобщающей теории параиммунитета, адсорбция риккетсий на дрожжах – и создание на этой основе представлений об аллобиофории, явлении общего значения и для инфекции и для эволюции вирусов. А точный анализ эпидемиологических данных во время дальневосточной экспедиции, прямо указавший Льву Александровичу и на вирус, и на его переносчика! И, наконец, мышь с начинающимся раком молочной железы, случайно придавленная дверцей клетки, которая «вызвала к жизни» вирусо-генетическую теорию рака!

Конечно, такой стиль, такой склад ума мог быть плодотворным лишь на основе фундаментальных и разнообразных знаний в различных областях медицины и биологии и в сочетании с точностью эксперимента и трезвостью его анализа. Знания Льва Александровича поражали фундаментальностью. Это не была эрудиция на уровне последнего «Nature». Он знал микробиологию, вирусологию, иммунитет от истоков. Эти науки были для него живыми, с судьбой идей и людей, их создававших.

Лев Александрович любил экспериментировать сам. Он работал в лаборатории почти всю жизнь и не терпел неточности, небрежности, приблизительности ни в большом, ни в малом. Он не переубеждал и не переучивал. Вялый, аморфный или необъективный экспериментатор переставал существовать для него. Лев Александрович любил и придавал большое значение красоте и точности оформления. Его доклады и лекции отличались живым и энергичным стилем, демонстративностью, формулировки – лаконизмом и афористичностью. Он любил большую аудиторию и всегда был любим ею.

Синтетический склад ума и таланта определял, по-видимому, и одну из самых важных особенностей Льва Александровича – его способность к переключению, к изменению научного направления.

Существует мнение, что наиболее ценные исследования ученый делает в молодом возрасте. Причина, вероятно, не в самом возрасте, и жизнь Льва Александровича – лучший тому пример. Причина в оригинальности подхода, в отсутствии скованности, общепринятыми представлениями и, главное, в свободе от консерватизма собственного опыта. Самое трудное для ученого – свернуть с пути, проторенного самим же, отказаться от разработки найденной плодоносной жилы и идти на поиски новых. Трудно отказаться от плодов самим же завоеванного успеха и вновь становиться в положение новичка в другой области. Изменение направления является зачастую неодолимым препятствием для большинства даже очень хороших исследователей. Лев Александрович не знал инерции успеха и ни в коей мере не обладал консервативностью прошлого опыта. Он уходил в новую область, не оставляя путей для возвращения. Оказавшись на исходных позициях, он полностью отдавался новому делу, напрягая все свои силы, и это приносило успех. Два резких поворота в творческом пути Льва Александровича – от иммунологии к вирусологии и от вирусологии к онкологии – и два крупнейших достижения в каждой области. В нашем очерке мы стремились показать логику в научных исканиях Л. А. Зильбера. И действительно, они не были случайными. Каждый поворот был обусловлен результатами, полученными на предыдущем этапе. Но тем не менее это были крутые повороты, это был уход в совершенно новые области, с утратой на время ценности пpедыдущего опыта, с отказом от завоеванного успеха. Результаты предшествующие крутому повороту, были лишь толчками к созданию новых построений, к новому развороту мысли, к «ароморфозу» всей деятельности.

Лев Александрович говорил часто, что надо уметь отказываться от малого, хотя и реального, ради большой цели, часто повторял сакраментальную для нас, его сотрудников, фразу: «Бросьте все и займитесь этим».

Не всегда это было оправдано, но это было в высшей степени характерно для Льва Александровича. Сам он умел бросить все и пойти новым путем к новой цели.

Неудивительно, что Лев Александрович почти всегда работал с молодежью. Мало кто из старых сотрудников мог следовать за ним при его крутых поворотах. Оставались ученики – микробиологи, ученики – вирусологи, ученики – иммунологи, на каждом новом большом этапе вновь создавался в основном молодежный коллектив. Так было в 1935–1936 гг. при уходе в вирусологию, так было и в 1945–1950 гг. при создании школы вирусологов-онкологов.

Льву Александровичу легче было начинать с молодежью. А молодых всегда тянуло к нему. Прежде всего потому, что это был большой ученый и настоящий большой человек.

Притягивали сила и обаяние его личности, романтизм идей, подлинность чувств и стремлений, истинный демократизм, лишенный и тени снисходительности, покровительства или фамильярности.

Рядом с ним все становилось крупным, масштабным, приобретало значимость. Каждый из нас чувствовал, что делает нужное большое дело. Не было серости и рутины, был постоянный темп и накал работы, но и Льву Александровичу, и нам самим все это казалось безнадежно медленным.

Демократизм Льва Александровича был сродни демократизму самой науки. Его отношения с людьми определялись по «гамбургскому счету», как он сам любил выражаться.

В сотруднике, собеседнике, участнике лабораторной конференции независимо от его должности и звания, молчаливо предполагались все те же права, что и у руководителя отдела. Лев Александрович не давил собеседников своим авторитетом. Наоборот, в беседе с ним как бы молчаливо присутствовали равные права и равные возможности собеседника. Дискуссия велась на равных, цену представляли лишь мысли и факты, авторитет основывался на знаниях, опыте, дальновидности. Уважительное отношение к молодежи, готовность вслушиваться и вникать в любые предложения, шли рука об руку с требовательностью и пенной ответственностью, без скидок на молодость или неопытность. Каждому было дано право думать и работать самому и каждый должен был нести полную меру ответственности за свои дела.

Одним из самых важных влияний, которое он оказывал на молодежь, было постоянное стремление направить нас на принципиальные, узловые вопросы, не дать зарыться в детализации известных уже явлений. Лев Александрович старался показать нам принципиальные стороны в нашей же собственной работе, объяснял, убеждал, а иногда и заставлял оставить интересные и реальные пути, ради более важных, хотя и менее реальных. Он помогал побороть страх перед новой областью, оторваться от обжитого и уже хорошо знакомого. Постоянные трудности входили в привычку. Утрачивался вкус к легкому успеху. Появлялось сознание того, что ты на передовой линии и можешь идти вперед, решать принципиальные вопросы. Вспоминая свой путь и пути своих товарищей, я ясно вижу, что если бы не влияние Льва Александровича, мы были бы блокированы первыми же своими успехами, стали бы вероятно, хорошими специалистами, но вряд ли смогли перейти к другим, более важным проблемам.

Работать со Львом Александровичем было совсем не легко, но по-настоящему интересно. Было трудно успевать, было трудно «бросить все», было трудно отстаивать начатое дело. Нелегко было и Льву Александровичу постоянно убеждать и переубеждать сотрудников, постоянно быть в оппозиции к общепринятым мнениям. То, что для него было ясным и даже очевидным, – как, например, вирусная этиология рака – отнюдь не представилось таковым большинству исследователей, чаще всего людям аналитического склада и скептической настроенности. Факты, приводимые Львом Александровичем, как веские доводы пользу своей точки зрения, далеко не всегда звучали для них однозначно, например специфические опухолевые антигены как аргумент в пользу вирусной теории рака. И дело здесь не в равнодушии и консерватизме. Дело в разном складе ума и в разных подходах к проблеме.

Стремительный стиль Льва Александровича в подходе к научным проблемам не мог не вызывать естественного сопротивления коллег, а иногда и раздраженной их реакции.

Но страстная увлеченность, блеск и оригинальность мысли, лавина все новых и новых фактов всегда внушали восхищение и глубочайшее уважение и друзей, и противников.

Лев Александрович любил, знал и тонко чувствовал искусство – живопись, литературу, музыку. Он не пропускал ни одной новой выставки, первым прочитывал свежие номера «Нового мира» и «Юности», прекрасно знал и любил поэзию. В последние годы урывками с увлечением писал воспоминания, но времени не хватало. Лев Александрович любил талантливых, одаренных людей – ученых, писателей, художников, артистов – они часто бывали в его доме.

Перечитывая написанное, убеждаешься в невозможности передать словами богатство и многогранность этого удивительного человека, с которым я имел честь и счастье работать многие годы.

Проф. Г. И. Абелев

Примечания

(3) В этих опытах не проводилось морфологического контроля развития РМЖ, поэтому охарактеризовать точно стадию опухоли представляется трудным. Назад (к месту сноски в тексте)

Творческий путь выдающегося ученого (о Л. А. Зильбере, 1971)
Л. А. Зильбер – иммунолог, вирусолог, онколог. К 90-летию со дня рождения
Г. И. Абелев, И. Н. Крюкова. Роль Льва Александровича Зильбера
в становлении современной вирусологии и иммунологии рака (1984)
Остался в своих учениках... К биографии Льва Александровича Зильбера (1989)
Школа Льва Александровича Зильбера в вирусологии и иммунологии рака (1990)
Школа Л. А. Зильбера (2004)

Хостинг от uCoz