МОЛЕКУЛЯРНАЯ БИОЛОГИЯ
1984 Том 18 Вып. 6 С. 1697–1701

Роль Льва Александровича Зильбера
в становлении современной вирусологии
и иммунологии рака

Г. И. Абелев, И. Н. Крюкова

           

Лев Александрович Зильбер широко известен как крупный вирусолог, открывший в 1937 г. вирус дальневосточного клещевого энцефалита и тем самым положивший начало советской медицинской вирусологии. Он автор вирусогенетической теории происхождения опухолей, впервые постулировавший интеграцию онкогенного вируса в клеточный геном, и один из основателей иммунологии рака.

Мы хотели бы здесь остановиться на своеобразии и уникальности вклада Л. А. Зильбера в вирусологию и иммунологию рака, на неотделимости этого вклада от особенностей его личности. Мы хотели бы показать, что значение Л. А. Зильбера для становления сегодняшней вирусологии и иммунологии рака много шире, глубже и многограннее его чисто научного вклада. И что его путь первооткрывателя был полон драматизма и неудовлетворенности при внешне полном признании.

Вирусная теория рака современниками и соотечественниками Л. А. Зильбера всегда воспринималась особо: она ассоциировалась с его смелостью, романтизмом, с горячими проповедями и полемическими турнирами, со звоном мечей и сражений, которые возникали не столько потому, что эта теория встречала какое-то упорное сопротивление, а просто потому, что таким был Лев Александрович Зильбер.

В психологии выделен особый склад ума и характера, обозначенный как ум полководца. Это ум, который приобретает остроту, четкость и решительность в обстановке опасности, который нуждается в опасности и риске для предельной сосредоточенности; это ум большой синтетической силы, который в каждом частном событии видит проявление общего принципа и в каждом единичном акте – конечную цель. Нам кажется, что именно таким умом обладал Л. А. Зильбер и в этом ключ к пониманию характера его деятельности.

Максимальная сосредоточенность и плодотворность в условиях предельно рискованных ситуаций: так было, например, в Дальневосточной экспедиции, когда за один сезон (весну и лето 1937 г.) был открыт и вирус дальневосточного энцефалита, и его переносчик и установлена эпидемиология этого заболевания.

Эта классическая вирусологическая и паразитологическая работа, которая легла впоследствии в основу целого учения о природной очаговости заболеваний, была сделана исключительно быстро, четко, сразу же и окончательно – точно так же, как проводятся блестящие военные операции и в ситуации, близкой к боевой обстановке.

В трудной и опасной обстановке (1943–1944 гг.) родилась вирусогенетическая теория опухолей, и опять из отдельных, малозначащих самих но себе наблюдений она возникла как широкое обобщение, как цельная и жесткая конструкция, диктующая однозначные эксперименты и способы проверки, т. е. всю стратегию и тактику дальнейшей работы.

А когда обстановка была спокойной, не требовала «боевых операций» и, казалось бы, располагала к размышлениям, Лев Александрович (мы в этом глубоко уверены) сам обострял ее. Так, разработав реакцию анафилаксии с десенсибилизацией, с помощью которой Лев Александрович продемонстрировал наличие специфических опухолевых антигенов, он доложил эти результаты па Президиуме АМН СССР в 1949 г. и сам потребовал, чтобы Президиум создал комиссию для проверки его данных и чтобы во главе комиссии стал его главный научный оппонент Л. М. Шабад, и чтобы в комиссию вошли такие непоколебимые скептики, как Н. Н. Медведев, и такие придирчивые экспериментаторы, как П. Н. Косяков, и при обязательном условии, чтобы результаты комиссии были опубликованы в журнале «Вестник АМН СССР». Острая ситуация риска нужна была самому Льву Александровичу для напряженной и сосредоточенной работы, и он, вольно или невольно стремясь к ней, создавал такую ситуацию.

Льву Александровичу, по-видимому, легче было додумывать до конца свои идеи и результаты, так сказать, в боевой обстановке, в острой публичной схватке с сильным и достойным научным противником. И он всегда имел его в лице Льва Манусовича Шабада. Острая публичная дискуссия была для него как бы кабинетным размышлением. Ясно, что он всегда стремился к таким публичным турнирам, нисколько не обижался на своих научных противников, наоборот, был им благодарен и никогда не уходил от острых споров.

К дискуссии Л. А. Зильбер готовил только, как он говорил, «крючки», т. е. острые постановки вопросов, остальное рождалось по ходу дела, входило потом в теоретические построения и давало стимулы для новых экспериментов. И не столько для публики, сколько для себя самого проводил он эти дискуссии. И это придавало особый, полемический, боевой колорит взглядам, которые развивал и пропагандировал Лев Александрович. С этим отчасти связано своеобразие влияния Л. А. Зильбера на современников.

Когда мы пытаемся оценить вклад большого ученого в развитие определенной области науки, мы вычленяем те научные положения сегодняшней науки, которые им были впервые сформулированы или предугаданы те методы, которые им предложены и сегодня используются, и те идеи, которые сегодня оправдались. Но когда с этими критериями мы подходим к оценке вклада Л. А. Зильбера, мы видим, насколько бедны эти критерии и насколько богаче был вклад Л. А. Зильбера в живое и реальное становление вирусологии и иммунологии рака. Лев Александрович вошел в онкологию в довольно глухую пору, когда не было сильных, жестких и конструктивных идей. Вирусология рака существовала, но было очевидно, что она относится лишь к ничтожно малому кругу опухолей. К середине 40-х годов были известны лишь вирусы саркомы Рауса кур, кроличьей папилломы Шоупа и рака молочных желез мышей. И это на фоне многочисленных и безуспешных попыток выделить фильтрующийся агент из канцерогенных или спонтанных опухолей человека и животных. Все это хорошо вписывалось в справедливую, но аморфную и, так сказать, бескрылую полиэтиологическую теорию рака и не побуждало к новым поискам.

Еще безотраднее обстояло дело с иммунологией рака, которой не только не было, но как бы и не могло быть. Ранее делавшиеся удачные попытки иммунизации против опухолей были безнадежно скомпрометированы и отнесены, по выражению одного из авторов того времени, к категории «dead wood» – к научному «сухостою». В них не были учтены иммуногенетические факторы. Только что сформулированные, твердо обоснованные законы трансплантации Снелла в принципе отвергали наличие противоопухолевого иммунитета. И в это время Лев Александрович входит в онкологию как микробиолог-вирусолог.

Вначале Лев Александрович приступил к проблеме как классический вирусолог. Он просто фильтровал опухоли в уверенности, что его предшественники делали это хуже, без необходимых предосторожностей и что вся проблема здесь чисто техническая. Этот подход не привел к успеху, но в редких случаях, при использовании только что возникших опухолей и при введении фильтрата в кожу, предварительно обработанную подпороговой дозой канцерогенов, он давал положительные результаты. Эти наблюдения привели к первому, исходному варианту вирусогенетической теории: вирус нужен лишь на ранней стадии индукции им опухоли, в зрелой опухоли он отсутствует – утрачивается или маскируется.

В последующем (в самом начале 60-х годов под влиянием работ с фагами) гипотеза была развита: вирус при трансформации включается в клеточный геном и эта интеграция является решающим критерием, ведущим к трансформации. Но и эта видоизмененная вирусная теория рака, тогда, в середине – конце 40-х годов, была крайне трудна для прямого анализа. Попытки фильтрации были ненадежными и плохо воспроизводимыми. И тогда Лев Александрович обратился к иммунологическим методам, чтобы обходным путем, непрямым методом доказать присутствие в опухолях чужеродного опухолевого белка, который выступал в данном случае как специфический опухолевый антиген.

Вскоре была создана реакция анафилаксии с десенсибилизацией: свинок сенсибилизировали опухолевым нуклеопротеидом (именно там ожидался вирусный антиген), десенсибилизировали нуклеопротеидом нормальной ткани и затем вводили исходный антиген. Анафилактический шок свидетельствовал о наличии специфического опухолевого антигена. Реакция давала надежные и воспроизводимые результаты, она принесла настоящий долгожданный успех и создавала, по мнению Льва Александровича, не только стимул для создания иммунологии рака, но и столь необходимые, хотя и непрямые доказательства вирусного происхождения опухолей. Свежесть экспериментального подхода придала Льву Александровичу Зильберу такую энергию и убежденность, что он сразу же создал водоворот, вовлекавший в эту область не только согласных, но и совсем не согласных с ним исследователей.

Одни поддавались энергии и убежденности Зильбера и шли прямо за ним, в русле его методических подходов и теоретических представлений. Другие вовлекались из-за своего несогласия с трактовкой эксперимента или с адекватностью метода или с общей концепцией автора. Но и в тех и в других Зильбер индуцировал интерес и уверенность в плодотворности работы в области иммунологии рака, передавая им свой интерес и свою уверенность.

Его работы, доклады и лекции этого периода были как бы вспышками, освещающими совершенно новые, до того не существовавшие области и проблемы онкологии. Они показывали, что здесь можно плодотворно искать, красиво и интересно работать. Нет сомнений, что именно благодаря Л. А. Зильберу иммунология рака стала одним из главных и наиболее широко представленных направлений в нашей онкологии, включающим самые разнообразные ее аспекты. Причем, большинство онкоиммунологических групп и лабораторий ведет свое начало с конца 50-х – начала 60-х годов, периода наивысшей активности деятельности Л. А. Зильбера в области онкологии. Важно отметить при этом, что в мировой онкологии иммунологическое направление в то время лишь начинало оформляться и специальных лабораторий этого профиля почти не было.

Как сформулировать это влияние Зильбера на формирование иммунологии рака, как выразить его в цифрах, в каких индексах цитирования, в каких единицах убеждения, уверенности, притяжения и обаяния?

В основе искусства Зильбера влиять на людей и вовлекать их в мир своих идей и интересов лежала подлинность чувств и стремлений. Искусство было лишь в том, что он умел передать окружающим ощущение захватывающей перспективы, надежды, уверенности и красоты. В основе этой подлинности лежал неподдельный интерес и стремление к риску. И то, что он сам первый, без расчетов и колебаний уходил в рискованную область, готовый потерять все ради настоящего успеха, уверенный в удаче, смелый, бесстрашный и благородный, придавало особую красоту и убедительность его словам, поступкам и призывам. «Как Сирано де Бержерак, он мог гордиться белым султаном своего боевого шлема: он пронес его незапятнанным через жаркие бои на полях научных споров...» (В. А. Энгельгардт).

Таким образом, реакция анафилаксии с десенсибилизацией, которая не вошла в арсенал современной иммунологии рака, впервые показала, что есть пути к решению проблемы, казавшейся безнадежной, и в этом было ее решающее значение. Прорыв был создан, а все, что было дальше, в значительной мере определилось первым прорывом. И это «дальше» во многих случаях впервые выходило из лаборатории Л. А. Зильбера. Так, именно здесь впервые была разработана система анализа опухолей «на уровне индивидуальных антигенов» и были получены первые препараты очищенных антигенов, появляющихся или утрачивающихся в опухолях, а также и первые препараты моноспецифическнх антител к ним. Именно отсюда вышла одна из самых первых работ, показавших, что специфические антигены опухолей могут быть выявлены методом мембранной иммунофлуоресценции на живых клетках.

Отсюда, из лаборатории Л. А. Зильбера, распространились в нашей стране иммунодиффузия и иммунофлуоресценция тканевых антигенов, иммуноауторадиография, иммунизация опухолями в сингенной системе, да и вообще экспериментальная иммуногенетнка. Иммунологические эксперименты на чистых линиях животных также пошли по нашей стране из лаборатории Л. А. Зильбера. Здесь начинались и достигли в последующем большого развития исследования Б. Д. Брондза по клеточным механизмам иммунитета in vitro на модели трансплантационного и противоопухолевого иммунитета.

«Методическая» традиция сохранилась и после кончины Л. А. Зильбера. Первые моноклональные антитела у нас в стране были получены его учениками.

Из работ, которые вышли из лаборатории Л. А. Зильбера и входят в современную иммунологию рака, мы хотели бы назвать еще и цикл исследований по α-фетопротеину – эмбриоспецифическому белку, синтезируемому некоторыми опухолями, и серию работ по экспрессии структурных вирусных белков на мембране опухолевой клетки.

Но даже в период расцвета иммунологических исследований главными для Льва Александровича оставались попытки доказать справедливость и универсальность гипотезы вирусного происхождения опухолей. И здесь он все время испытывал все новые и новые подходы. Исходя из аналогии с известными вирусами, Лев Александрович пытался установить, что опухолевые антигены (предположительно вирусные) адсорбируются на эритроцитах, что они могут делиться на корпускулярные и растворимые. Он упорно стремился найти «след вируса» в опухолевой клетке. Решающими оказались работы Л. А. Зильбера и И. Н. Крюковой, а также Г. Я. Свет-Молдавского и А. С. Скориковой (1957 г.), по индукции опухолей вирусом Рауса у млекопитающих. Авторы видели в этой работе возможность преодоления межклассных барьеров опухолеродным вирусом. Вопрос об отношении вируса и клетки в этой системе волновал их лишь как доказательство того, что опухоли млекопитающих действительно были индуцированы куриным вирусом.

Этот вопрос стал главным в последующих исследованиях молодого пражского исследователя Яна Свободы, который в начале 60-х годов сформулировал гипотезу вирогении. Согласно гипотезе Я. Свободы, опухоли млекопитающих, вызванные вирусом Рауса и не содержащие этого вируса, сохраняли геном вируса и способны были синтезировать инфекционный вирус, но лишь при слиянии с чувствительными к вирусу клетками. При контакте клеток «безвирусных» опухолей с куриными клетками, чувствительными к вирусу Рауса, вирус проявлялся.

Следующий шаг был сделан в 1966 г., когда Гербер использовал метод соматической гибридизации «безвирусных» опухолевых клеток с чувствительными клетками для полного «освобождения» вируса. Он показал, что полный вирусный геном сохраняется в «безвирусных» опухолях, вызванных SV40. Вскоре это было показано и для вируса Рауса в опухолях млекопитающих.

Таким образом, вирусогенетическая теория была доказана и для ДНК-, и для РНК-содержащих вирусов, причем на моделях, одна из которых была впервые получена Л. А. Зильбером. Это было за несколько лет до открытия обратной транскриптазы и полного торжества вирусогенетической теории.

Лев Александрович совсем немного не дожил до этого времени. Несмотря на всемирное признание, уважение и любовь, которыми он пользовался повсеместно, Лев Александрович не был удовлетворен. Он ждал доказательств не столько в биологических экспериментах, сколько в молекулярно-биологических, он пытался организовать такие исследования, но все время сталкивался с естественной инерцией ученых. Можно было думать, что он опережал свое время, что оно не вполне созрело тогда для такого рода исследований; но теперь-то мы определенно можем сказать, что время было выбрано им абсолютно правильно. Открытия «нобелевского ранга» – интеграция (Dulbecco), обратная транскрипция (Temin), эндогенные вирусы (Huebner) были сделаны теми, кто начинал молекулярные исследования в начале 60-х годов.

Точно так же Л. А. Зильбер, будучи исходно иммунологом и иммунологом фундаментального плана, ясно видел, что именно в начале 60-х годов было необходимо закладывать основу нашей отечественной общей иммунологии. И мы сейчас можем оценить, как правильно было выбрано время. Он реорганизовал в 1961–1962 гг. свой отдел в отдел общей иммунологии и онкологии в Институте им. Н. Ф. Гамалеи, пригласил в него А. Е. Гурвича, Л. Н. Фонталина и А. Я. Кульберга, у него же тогда активно работали Н. Н. Медведев и Б. Д. Брондз, т. е. была представлена и иммунохимия, и иммуногенетика, и клеточная иммунология. Но перестройка новых лабораторий шла медленно. Лев Александрович воспринял это как свою неудачу и расформировал отдел. Однако дело было сделано, и общая иммунология у нас в стране в последние 20 лет в значительной степени была обеспечена исследованиями лабораторий и групп, первоначально заложенных и сформированных в отделе Л. А. Зильбера.

В области иммунологии рака уже в последние годы Лев Александрович стремился развернуть исследования в клиническом направлении по иммунотерапии опухолей. Но и здесь он встречался с большой инерцией, хотя первый и вполне серьезный клинический выход в иммунодиагностику рака уже ясно определялся. Лев Александрович вместе с Б. А. Лапиным начал разворачивать исследования по индукции опухолей у обезьян введением им материала из опухолей человека.

Таким образом, последние годы жизни Льва Александровича были, по-видимому, окрашены неудовлетворенностью, нетерпением, которые он, вероятно, испытывал, находясь буквально в одном шаге от цели, к которой всеми силами стремился, а этой целью было, с одной стороны, доказательство интеграции вирусного и клеточного геномов и, с другой – выход иммунологии рака в клинику. Это драматическая страница его научной биографии. Но драматические страницы – неотъемлемые страницы биографии выдающихся ученых, это неизбежный удел первопроходцев, истинно творческих ученых, постоянно устремленных вперед.

Всю свою энергию Лев Александрович вкладывал в это время в написание монографии о вирусогенетической теории рака. Он кончил ее накануне смерти, едва успев передать рукопись на перепечатку.

Самое существование нашей области науки – вирусологии и иммунологии рака – и ее сегодняшний день обязаны одному из ее создателей – Льву Александровичу Зильберу, замечательному исследователю и мыслителю, памяти которого мы отдаем сегодня долг благодарности и глубочайшего уважения.

Творческий путь выдающегося ученого (о Л. А. Зильбере, 1971)
Л. А. Зильбер – иммунолог, вирусолог, онколог. К 90-летию со дня рождения
Г. И. Абелев, И. Н. Крюкова. Роль Льва Александровича Зильбера
в становлении современной вирусологии и иммунологии рака (1984)
Остался в своих учениках... К биографии Льва Александровича Зильбера (1989)
Школа Льва Александровича Зильбера в вирусологии и иммунологии рака (1990)
Школа Л. А. Зильбера (2004)

Хостинг от uCoz