Этические проблемы современной российской науки *

Социальное поведение людей регулируется правом и этикой. Право определяет однозначные общественные отношения в то время как этика служит вектором поведения в неоднозначных, противоречивых ситуациях, не определяемых законом – там, где пересекаются разные интересы, мотивы и системы ценностей.

Ситуация, в которой мы сегодня живем, в высшей степени неоднозначна. Отечественная наука оказалась на грани гибели. Отсутствие ее базового финансирования при сохранении системы обучения и профессиональной подготовки, при ненасыщенных потребностях в специалистах в развитых и развивающихся странах и открытых государственных границах создали уникальное положение: наша страна стала готовить и снабжать другие страны молодыми и зрелыми научными кадрами, обескровливая собственную науку и образование. Она столкнулась с совершенно новыми для нее проблемами, требующими нестандартных решений на всех уровнях – государственном, научного сообщества и индивидуальном. Общественное мнение – важнейший «орган» этики – раскололось на несовместимые осколки. Этика перестала цементировать нашу науку (1). Престиж науки в обществе упал настолько, что взгляд на ученого сложился как на «нищего бездельника» (2). Возвышенно-романтическому образу ученого посвящаются некрологи (3). Необходимость фундаментальной науки, если и отстаивается в глазах публики – широкой или элитарной – то только в качестве основы для решения прикладных задач – военных, потребительских или медицинских.

Решать «как быть» предстоит каждому ученому или исследовательской группе самостоятельно, согласно своему разуму, совести, ситуации и пониманию смысла собственной деятельности. Идти в отечественную науку стало едва ли не гражданским подвигом. Морально-этический аспект приобрел крайне важное значение в жизни научных коллективов и индивидуальных ученых.

Морально-этическая позиция в неоднозначных ситуациях определяется системой ценностей, которую человек или группа исповедуют. Система ценностей поляризует их отношение к ситуации, делает неприемлемыми одни решения и привлекательными другие.

Современное положение в науке и научном сообществе стало областью, где пересекаются несовместимые системы ценностей, определяющие столь же различные морально-этические позиции.

Здесь мы хотели бы рассмотреть морально-этический аспект двух кардинальных проблем нашей современной науки: оттока научной молодежи (и вообще, ученых) и политику экспертных советов, определяющих, как и кого поддерживать сегодня в науке. В обоих случаях ситуации неоднозначны, а системы ценностей их участников различны до противоположности.

Отток молодежи

Это – едва ли не критическая проблема для существования нашей науки. Талантливая, превосходно подготовленная молодежь, полная желания работать в науке, из нашей науки уходит – за границу, либо в бизнес. Образовался разрыв между старшим поколением и совсем молодыми – студентами или аспирантами – среднее звено резко ослаблено, так что возникла реальная угроза распада научного сообщества.

Чем определяется в этой ситуации этическая позиция ученого – старшего, среднего или молодого поколения, где правда – в традиционном российском смысле слова?

А она не одна:

Одна правда в том, что высшая ценность человека науки (да и творческой профессии вообще) состоит в возможно более полной реализации своей индивидуальности. Это включает собственный выбор целей и путей исследования, возможность следовать своим склонностям и идти по выбранному пути. Такая самореализация предполагает и обеспеченность исследования, позволяющая реализовать свой потенциал, и уровень жизни, дающий возможность полностью отдаваться исследованию, равно как и отсутствие ограничений, в том числе дискриминационных, а также возможность влиять на научный процесс и быть услышанным.

Другое важное обстоятельство состоит в том, что наука развивается неравномерно, периодами, имеющими начало и конец. Эпоха великих географических открытий закончилась – карта земной поверхности построена, добавить к ней ничего нельзя. Уже описан и систематизирован животный и растительный миры – найти неизвестную мошку или травку – редкая удача. Проблемы в биологии переместились в экспериментальные науки, но и в них большие области начинаются и заканчиваются в пределах одного научного поколения. Например, природа гена, структура белка, природа антител, принципы иммуногенеза и ряд других областей экспериментальной биологии начались и в основном закончились за 30–35 лет. Конкретный же ученый готовится и приобретает опыт в одной, редко в двух областях. Он не может ждать, когда область придет к нему в страну и естественно стремится туда, где она максимально разрабатывается в настоящее время, и это нормально. Этому способствует и международный характер науки, которая развивается как единое мировое целое и питается импульсами, получаемыми от ученых всех стран. Точно так же, научные результаты доступны в равной мере всем странам, которые могут их воспринять, независимо от их вклада в мировую науку.

Значительно более высокий уровень жизни научного работника, равно как и значительно более высокое обеспечение самой работы при живом, разнообразном и активном научном сообществе определяют сегодня отток молодежи за границу – главным образом в США и Германию, где «емкость» науки постоянно растет. Система образования и подготовки исследователей у нас в значительной мере работает на обеспечение западной науки сильной, конкурентоспособной молодежью. Публикации в международных научных журналах богаты российскими именами людей, подготовленных здесь и работающих на Западе. И в этом, пожалуй, позитивная сторона нашей научной жизни.

Другая правда в том, что эта позитивная сторона обескровливает наше научное сообщество и, через него, и нашу науку, лишает ее притока во все возрастные уровни: в молодую, среднюю и старшую генерации.

В лабораториях сегодня очень мало научной молодежи, исчезающе мало средней генерации, нет «подпора» старшему поколению. Растет опасность угасания научных школ и перехода обучения (в широком смысле слова, включающем и научное становление молодежи) на эпигонские рельсы.

Однако, роль нашего сообщества в мировой науке не измеряется его численностью или финансированием. Примат фундаментальности и поиска, уважение к собственным путям в науке, к своеобразию личности, к научной профессии как исследовательской и опора на научные школы – придают нашей науке индивидуальность и незаменимую ценность. В обучении главную роль играют преподаватели, сами работающие в науке, – знания идут из первых рук, от профессиональных исследователей, живущих в мире науки.

К безусловным ценностям научной жизни относится и стабильность позиции научного работника. Наиболее важные научные результаты требуют риска, многочисленных тупиковых проб и ошибок, зачастую длительных бесплодных периодов. Стабильная позиция необходима для успеха исследования. Она же способствует и «выходу на свои гены» – поиску своего стиля, формированию своего вкуса и интереса, т. е. становлению личности исследователя. Это бесспорные ценности научной жизни, определяющие вектор поведения на всех уровнях, но особенно молодого и среднего поколения. Стабильность, необходимая для становления ученого и обеспечивающая успех поиска является характерной особенностью позиции научного работника в нашей науке. Она пока еще закреплена законодательно и опирается на традиционно сложившийся порядок. Стабильность позволяет ученому сосредоточиться, уйти в себя, устраниться от гонки и конкуренции, понять причины неудач и преодолеть их (4).

Традиционные черты нашего сообщества резко обострились с началом перестройки и с переходом к открытому обществу. Отток среднего поколения за границу и в бизнес при ухудшающейся государственной поддержке науки сделал каждого остающегося в стране ученого персонально востребованным, даже уникальным, абсолютно необходимым для продолжения работы, для обучения молодежи, для получения российских и международных грантов. Индивидуальность каждого стала главной его ценностью в нашей науке – в лабораториях и университетах. И голос каждого зазвучал не в хоре, а в ансамбле солистов. Поступки каждого, а они в новой обстановке были заведомо нестандартными, стали важными событиями, дающими примеры решений в сложной, неоднозначной и беспрецедентной ситуации. И такая «персонализация» участников научного сообщества произошла не за счет его обеднения активными учеными, а благодаря быстрому оттоку и прекращению притока людей случайных для науки, привлеченных ее ранее престижным и привилегерованным социальным и материальным статусом. Снизился «шумовой фон» и каждый голос зазвучал по-своему.

Уход ученого из отечественного научного сообщества в создавшейся обстановке, чаще всего, или даже, как правило, означает отказ от работы в прежнем направлении, смену его позиции на существенно более зависимую, на встраивание его в уже сложившуюся, более жесткую и однозначную структуру, где вновь прибывшему отводится четко определенная роль и где, в первую очередь, ценятся его профессиональные качества, работоспособность и исполнительность, т. е. способность справиться со своей ролью в заранее поставленной задаче. Впрочем, для очень многих это оказалось условием, которого им как раз и не хватало дома, и вместе с необходимостью работать на пределе возможностей дало положительный эффект.

Таким образом, мы определили две противоположных системы ценностей, влияющих на решения молодых исследователей – ориентироваться ли им на отъезд или на работу в своей стране.

Третья позиция исходит из глобальных интересов мировой науки, а не отдельных ученых. Одна из главных ценностей мировой науки – ее разнообразие, определяемое различием сложившихся школ, традиций, национальных характеров и стилей, особенностями образования и спецификой проблем в своих странах. Международное научное сообщество серьезно заботится о развитии науки в разных странах и поддержании разнообразия мировой науки. Когда возникла угроза распада Российской науки - в начале 90х годов – сразу же стали образовываться Международные научные фонды, направленные не на поддержку эмиграции ученых из России, а на поддержку науки в России и бывших советских республик. Главную роль в этом сыграл фонд Дж. Сороса, впоследствии – Международный научный фонд. Он вошел в нашу науку вначале в качестве экстренной помощи, а затем организовал систематическую поддержку науки бывшего СССР. За десятилетие своей работы фонд Сороса не только способствовал сохранению и развитию здоровых сил в нашей науке, но и создал эффективную международную грантовую систему в нашей науке и инфраструктуру, ее обслуживающую. Вслед за фондом Сороса наука СНГ была «подключена» к фондам Howard Hughes, INTAS, Fogarty и другим международным фондам (5). Все они направлены на сохранение и развитие нашей науки, на переводе ее на грантовую систему и интеграцию в мировую науку. Это способствовало созданию Российского Фонда Фундаментальных Исследований (РФФИ) с его конкурсной системой и ряда аналогичных фондов по отдельным отраслям науки (национальные приоритеты в генетике, в онкологии и др., интеграции науки и высшей школы, ведущих научных школ и ряда других фондов). Все эти - и международные и российские фонды – были направлены на поддержку индивидуальных ученых и исследовательских групп внутри страны – на сохранение и выживание отечественной науки, на перевод ее на новую продуктивную основу. Создание этих фондов диктовалось ясным пониманием необходимости сохранения и развития разнообразия научного мира в глобальном масштабе, также как разнообразие культуры, языков и народов на планете.

Очевидно, что сохранение разнообразия научного сообщества относится к высшим ценностям мировой науки, но никто не может требовать или даже ожидать, что ученый будет жертвовать своей научной судьбой для этой цели. Это забота государств или крупных международных фондов. На индивидуальном уровне можно лишь сожалеть о локальных потерях и способствовать тем, кто в силу обстоятельств или собственных склонностей продолжает работать в отечественной науке.

Таковы силы и системы, определяющие этические позиции в нашей современной науке.

Среди уезжающих и уже уехавших имеются разные люди – часто желающие любой ценой «зацепиться», объясняющие себе и окружающим, что в России нет и не может быть ни жизни, ни науки, что остаются в ней лишь те, кто не может устроиться на Западе – либо по возрасту, либо по специальности, либо по способностям. Едут в демократический период и благодаря ему. Едут, получив хорошее и даже отличное образование, причем бесплатное. Стараясь забыть и о тех, кто его давал и о тех, кто его оплачивал. Самое печальное, что такая психология остро-инфекционна. Она создает шкалу ценностей, по которой меряют себя и люди, не рвущиеся из своей страны. Они не хотят чувствовать себя низшим сортом, не пригодным в глазах общего мнения к конкуренции со сверстниками, и втягиваются в общую гонку. Чего-то стоящим в науке становится человек, получивший хоть какую-то позицию на Западе, а остающийся в стране – «выпавшим из обоймы», не пригодным для настоящей жизни и науки. В этой связи памятно интервью академика А. Абрикосова, уехавшего в США, опубликованное несколько лет назад в «Известиях» и произведшее тогда (и сейчас) омерзительное впечатление своим цинизмом, прагматизмом и неблагодарностью. Весьма печально, что, по существу, по такой же шкале оценивают судьбу своей страны ее, как бы, лидеры, отправляющие своих детей и внуков учиться и определять свое будущее за границу. Значит, так они видят перспективы страны и так уверены в ее недалеком возрождении.

Мне гораздо понятнее те немудрящие молодые люди, которые не делают вид, что едут, чтобы реализовать свои гибнущие идеи, а просто стараются уехать в страну, где они смогут обеспечить свою семью, дать нормальное образование детям или вывезти их подальше от отеческих забот генерала Макашова, губернатора Кондратенко или прокурора Илюхина. Эта шкала ценностей вполне понятна и противопоставить ей мне нечего, кроме сожаления о потере многих тысяч нормальных людей, которые могли бы составить прочную профессиональную основу нашего научного сообщества. Такие люди обычно ведут себя вполне порядочно как до, так и после отъезда. Они стараются нанести как можно меньший ущерб своим отъездом здесь и по возможности помочь своим коллегам после того как устроятся в новой жизни.

Некоторые едут, чтобы реализовать свои проекты, требующие возможностей или контактов с людьми, не работающими здесь. Америка, в этом отношении, уникальная страна для быстрой реализации новых научных или технологических путей. Туда едут для этих целей ученые со всего мира.

И, наконец, есть те, кто хочет работать здесь, в своем сообществе, в своей науке, в своем Университете, в своей культуре, кто хочет думать, писать и учить на своем языке, работать по дорогим нам традициям. Как сказал мне один из молодых, сделавших свой выбор в пользу Пущина, – «мне здесь думается легче». Эти люди, конечно, опора новой ситуации в нашей науке, вокруг них создаются и развиваются очаги новой самодостаточной и устойчивой научной популяции. Лидеры этих групп – люди сильные в научном отношении – они, как правило, имеют самые лучшие международные гранты, такие как Howard Hughes или INTAS, Российские гранты РФФИ, гранты Национальных приоритетов или Интеграции высшего образования и науки, они обычно – Соросовские профессора или доценты, обладатели грантов Президента России. Эти группы – отнюдь не на грани выживания. Принадлежать к таким лидерам или их группам – пожалуй, не менее авторитетно, чем добиться приличного положения в американской или британской науке. Причем, при значительно большей самостоятельности, независимости и возможности персонального влияния в научной, общественной и педагогической сферах. Возможности международного общения у этих ученых ничем не ограничены – о решениях партбюро, выездных комиссий райкомов и министерств теперь помнят лишь ветераны, а остальное лишь проблема грантов и взаимной заинтересованности. При этом участие в международных конференциях широко и почти без ограничений поддерживается специальным фондом РФФИ. Наши ученые, успешно работающие на Западе, на самом деле имеют альтернативой именно эту группу лидеров, работающих в стране.

Важные отличия западной ситуации от нашей определяются сложившейся системой финансирования лабораторий. В современной западной науке штат научной группы определяется финансовыми возможностями, возможности – грантами, гранты – задачами и обязательствами заявленного проекта. Поэтому сотрудник – аспирант или «пост-док» – приходит для решения заранее определенной задачи, четко сформулированной, подготовленной методически и обеспеченной финансированием. Российская же традиция, сложившаяся во времена университетской науки и перешедшая в советский и пост–советский периоды, – определенная штатная структура кафедр или лабораторий, независимая от конкретной программы работ, выполняемой в настоящее время. Штат лаборатории постоянен, поэтому ее руководитель стремится сам и для себя выращивать квалифицированных сотрудников, способных к решению нестандартных задач, поиску собственных путей для их решения, и постановке новых задач. Положение о постоянном статусе научного сотрудника, который можно изменить только при провале на очередном (не открытом) конкурсе на его же место, создавало практически абсолютную стабильность научного работника в любой позиции. На Западе и в США постоянное место (tenure) – высшая привилегия, получаемая в полной профессорской должности по жесткому конкурсу. Как правило, все позиции до full professor – контрактные, занимаемые по договору на определенный – 3-х или 5-летний период. Это создает конкретность, организованность и целенаправленный (goal-oriented) характер американской науки.

Стабильность как воздух нужна для поисковой работы, о чем мы уже писали выше. Раскрытие потенциала сотрудника является долгосрочной целью руководителя, что включает, естественно, и тупики, и неудачи и бесплодные периоды. «Пресс продуктивности» не является у нас обязательным спутником сотрудника, в том числе и молодого. Его научная судьба определяется далеко не только продуктивностью. И в этом существенное отличие нашей и американской традиции – со всеми преимуществами и очевидными ее недостатками. Немаловажное значение имеет и уходящая традиция, рассматривающая российского ученого как «Учителя», по принципу «поэт в России больше, чем поэт». Вспомним легендарные семинары Л.Д. Ландау, П.Л. Капицы, И.М. Гельфанда, вспомним недавно ушедшего Д.С. Лихачева, влияние которого было много шире его научного вклада в древнерусскую литературу. Вспомним Н.Я. Эйдельмана и Ю.М. Лотмана и сегодня осуществляемую программу Соросовских профессоров и доцентов, едущих с лекциями и семинарами во все города страны и встречающихся с учителями и школьниками. Это замечательные и характерные черты российского научного сообщества, которые не должны заглохнуть и «уйти в песок».

Таковы притягательные особенности нашего научного сообщества. Но наука международна, и по тому, как она делается международным сообществом, и потому что ее результаты принадлежат в равной мере всем странам, хотя использовать их могут разные страны далеко не в равной мере. Чтобы увидеть, услышать и оценить научный результат, чтобы суметь включить его в научную или практическую сферы необходимо развитое научное сообщество. Но вклад ученого оценивается как вклад в мировую науку, его национальная принадлежность – не более, чем факт его личной биографии, но не эволюции научного знания. Поэтому, если ученый получил подготовку в одной стране, а вклад сделал в другой – то обе страны способствовали прогрессу науки. И.И. Мечников, В.А. Хавкин, П.Л. Капица кембриджского периода, Ф.А. Гамов, Н.В. Тимофеев-Ресовский – далеко не единственные в этом ряду (6). На Западе перемена страны – скорее правило, чем исключение – Эйнштейн весьма типичен в этом отношении.

Такое разнообразие ситуаций, ценностей, противоположных смыслов и разных устремлений в сегодняшней жизни нашей науки делает невозможным какой-то общий этический подход. Если исходить из интересов науки, как высшей ценности, то выбор этической позиции едва ли не полностью зависит от конкретной ситуации, которая создает прецеденты, зачастую внешне противоположные. Прецеденты становятся важнее общих принципов, т.к. создают контекст, наполняющий этическое решение живой фактурой, накладывают ситуацию на здравый смысл и совесть. И здесь я хотел бы рассмотреть в качестве прецедентов ряд зачастую противоположных случаев.

Мое отношение к отъездам молодежи начало складываться к началу 90-х годов, когда расцвет перестройки открыл для нас выход в международную науку. Отпали все виды цензуры – институтской, академической, главлитовской – в международных публикациях, были отменены все ограничения в поездках за границу – решения партбюро, райкомовских комиссий, министерских отделов КГБ и, наконец, выездной комиссии ЦК КПСС. Национальные, партийные и ГБисткие ограничения растаяли. Открылся доступ к международным стипендиям, приглашениям, рабочим местам в зарубежных институтах и даже к временной работе за границей. В это время я входил в комитет по стипендиям Элеоноры Рузвельт Всемирного Противоракового Союза, присуждающий годовые гранты молодым ученым для работы в ведущих лабораториях мира. Соответствующие конкурсы были впервые открыты для советских молодых исследователей, а ученый из СССР впервые вошел в состав комитета. Конечно, у меня было единственное желание – максимально способствовать присуждению стипендий нашим кандидатам. Обоюдное желание к открытости, к максимальному установлению контактов между нашей и западной наукой было очень сильным. Стипендия присуждалась на год, с возможным продолжением, но с обязательным возвращением в страну. Из нашего института четверо способных молодых сотрудника в первых же конкурсах получили стипендии для работы в США. Поездки бывших «невыездных» и молодежи стали частыми и регулярными, международные конференции у нас и приезд западных ученых с семинарами и лекциями – обычным делом. Поездки молодых мы (старшие) при любой возможности устраивали, им максимально способствовали, проблема возвращения даже не обсуждалась. Было ясно, что люди едут, чтобы решать те научные вопросы, которые не удавалось решить здесь, или чтобы научиться методам, которые у нас не шли. И ехали наиболее подготовленные молодые сотрудники, с определившимся кругом интересов, в ранге старшего научного сотрудника, кандидата или доктора наук, – весь цвет наших лабораторий.

Но через пару лет возникли новые проблемы – с возвращением. Никто из стипендиатов Элеоноры Рузвельт не вернулся – стипендии и рабочие места продлевались, или просто заменялись более длительной позицией. По той же схеме развивались события с сотрудниками, выехавшими за границу на рабочие места. Работа – продление контракта– кратковременный приезд за семьей – эмиграция.

Последовавшая за первой, следующая волна была уже волной целенаправленных отъездов, без первоначально планируемой перспективы возвращения. Здесь уже действовала шкала оценки сотрудника по его способности устроиться на Западе, о чем говорилось выше. Ехала молодежь разных рангов – от студентов и аспирантов до руководителей лабораторий и групп. В этот период появилась та многозначность в оценке мотивов и действий, когда этическая позиция в отношении отъездов стала определяться сугубо конкретной ситуацией.

Прецедент 1. Молодой руководитель лаборатории, недавний д. б. н. А. Г-в, высоко авторитетный в своем институте, где пользовался всеобщей симпатией и поддержкой. Рабочее место в США по своей проблематике, успешная работа на временной позиции, существенное расширение возможностей, а через 5–8 лет первоклассные публикации в «Nature» и «Science», независимая позиция и собственная лаборатория. Широкие связи с разными лабораториями с опорой не только на дело, но и на редкостные способности к public relations. Безусловный «выход на свои гены». Разработка нового подхода к защите организма при радио- и химиотерапии опухолей. Сохранение связей с собственным институтом – совместные проекты и гранты. При этом несомненная потеря для нашей науки исследователя международного класса, заведомо способного создать и развивать собственное научное направление, поддерживаемое лучшими отечественными и международными грантами, способное стать центром притяжения молодежи, университетского преподавания, активного участия в Соросовских образовательных программах и положительно влияющем на организацию отечественной науки. Вместо этого распавшаяся лаборатория в своем институте, частично перекочевавшая на Запад, частично рассеявшаяся в своей стране.

Как тут взвесить приобретения и утраты для самого ученого, для науки и научного сообщества? Сам он считает, что ответ очевиден, что результат говорит сам за себя. Для меня этой очевидности нет, скорее наоборот.

Другой случай – ст. науч. сотрудник А. Н-х, молодой человек яркого таланта и обаяния, сосредоточенный на решении интересующей его проблемы – рабочее место по этой проблеме в США. Успех исследования и вглубь и вширь, таким он мог быть только в Штатах с их неограниченной легкой молниеносной поддержкой успеха, возможностью разносторонних контактов. Соответствующие работы в Московском институте почти прекратились.

Аспирант Р. М-в, только защитивший кандидатскую диссертацию. Еще будучи в аспирантуре по другой специальности, он заинтересовался иммунологией. Столь глубокого интереса и острого проникновения в проблемы иммунитета я не встречал и у профессионалов. В России никто не работал в области, интересовавшей М-ва. Он поехал на стажировку по другой специальности в США, нашел там выдающегося иммунолога, наиболее близкого ему по интересам и стал с ним работать. Этот иммунолог был и в мире едва ли не единственным в области, интересовавшей М-ва. Через 3 года после отъезда публикации в «Cell» и «Nature», самостоятельная лаборатория и независимая позиция. Карьера (в хорошем смысле), возможная только в Штатах. Здесь же у него, кстати, не было ни жилья, ни прописки, ни пристойной зарплаты. Его отъезд ничего не обрушил, поскольку он не входил ни в какую структуру.

Эти три случая, хотя, отнюдь, и не единственные, но и не столь частые с нашими «отъезжантами». Во всех этих случаях я, хотя и очень сожалел, но все же понимал целесообразность работы в США. Особенно М-ва. Думаю, что при самых хороших грантах вряд ли они настолько полно могли бы себя реализовать в нынешней нашей обстановке и внести столь значительный вклад в науку. Хотя эти ребята многое бы смогли сделать, да еще и атмосферу нашей жизни существенно бы улучшили. Я не хотел бы быть понятым так, что успех определяет и оправдывает позицию уехавшего, независимо от того, что и как он оставил на родине. Здесь важно все - и характер успеха, и мотивы решения, и оставленные собственные возможности, и ущерб, наносимый отъездом, и стремление этот ущерб уменьшить или компенсировать.

Прецедент 2 – наиболее частый: поиск подходящего места. Смена тематики. Утрата позиции, потеря сотрудников, оставшиеся обязательства перед людьми и делом, стремление адаптироваться к новым условиям и поскорее забыть оставленную жизнь. В этой категории чаще всего возникает конфликт с обязательствами перед людьми, делом, положением. Поскольку возможности устроиться или «зацепиться» часто возникают вне зависимости с их основным делом и требуют быстрых решений, они обычно готовы бросить все на полдороге, не доделав своей работы, нарушив грантовые обязательства, оставив аспирантуру, бросив сотрудников своей лаборатории или группы. К сожалению это очень обычно. Уехав и устроившись, они готовы на тех же основаниях срывать с места своих бывших коллег или набирать молодежь, если они им понадобятся. В моей области и даже собственной практике такие ситуации, к сожалению, тоже встречались.

Брошенные лаборатории, оставленные исследования, «бездомные» сотрудники и опустошенные институты – весьма типичный пейзаж современной российской фундаментальной науки. К сожалению, в этот процесс включаются разные категории ученых – от аспирантов до директоров. Свою вполне весомую лепту вносят и ранее уехавшие сотрудники, подбирая что поценнее еще осталось после землетрясения. Может быть, они спасают людей с тонущего корабля? А может сдергивают тех, кто пытается закрыть пробоины и удержать судно на плаву? Ведь пейзаж распада не исчерпывает картины российской науки – на фоне этого пейзажа прорисовываются и очень крепкие острова выживания, создающие новый костяк нашей науки. И ведь это «спасение» со стороны наших бывших соотечественников происходит на фоне серьезной помощи отечественной науке со стороны международных научных организаций, таких как Howard Hughes, INTAS, Соросовский ISF и других, – направленных именно на поддержку науки в стране, а не на стимуляцию отъездов. Не странная ли коллизия? Здесь я хотел бы с благодарностью подчеркнуть, что определяющую организационную роль по поддержке отечественной науки Соросовским фондом осуществляют наши бывшие соотечественники А.Д. Гольдфарб и В.Н. Сойфер, эмигрировавшие в США еще во времена преследования диссидентов. Причем вся их незаурядная активность направлена на содействие нашей науке, а не на рекрутирование российских коллег в свои лаборатории.

Именно на этом месте – рекрутированиии способной молодежи и подготовленных профессиональных исследователей в свои группы или в свои университеты возникают подлинно этические проблемы. Крепостного права нет, каждого можно приглашать и каждый сам может выбирать свою судьбу. Но почему-то, даже в благополучные времена «переманивать» готовых сотрудников из других лабораторий считалось непорядочным. Особенно если лаборатория оказывалась в тяжелом положении.

В нынешней же ситуации каждый сотрудник на счету, каждый является опорой для целого раздела проекта, выполняемого лабораторией или группой, «выдергивание» каждого не просто болезненно, но зачастую фатально. Как вести себя в такой ситуации «соблазнителю» и «соблазняемому»? Что здесь этично и что неэтично – приглашать или удерживать? Соглашаться или жертвовать своими интересами? Нет ответа, по крайней мере, общего. Решения сугубо конкретные, зависящие от конкретной обстановки, от конкретных людей и их обстоятельств. Очевидно, что порядочных решений здесь нет, но так же очевидно, то что порядочные люди должны к ним стремиться с обеих сторон. «Зло неизбежно придет в мир, но пусть оно придет не через меня».

Таков неполный спектр этических проблем в этом сложном и неоднозначном вопросе – об отъезде ученых. Но главное, конечно, не в том, как относиться к уехавшим и уезжающим, но в том, как способствовать нормальным условиям работы и жизни для тех, кто работает в стране.

Поддержка отечественной науки

Очевидно, что главное в поддержке фундаментальной науки должно обеспечить государство. И это следует неустанно повторять и объяснять. Как и чем преодолеть куриный кругозор власти и как объяснить ей, что теряет она самое ценное в стране? Но надежды здесь пока очень скромные – пока гром не грянет... А откуда он грянет – предсказывать не берусь, то ли стихия разгуляется, то ли военные неудачи, то ли окажется, что обвалилось образование или сельское хозяйство – то ли все это вместе. Пока же надеяться можно лишь на собственные усилия при более чем скромной поддержке государства. Как удержать науку от вырождения и распада? Кого и что поддерживать? Как остановить утечку умов? Позиция, и в том числе этическая, определяется здесь системой ценностей, которую исповедует член экспертного совета финансирующего фонда или комитета, определяющего научную политику. Ограниченность научного сообщества, работающего в стране, когда все всех знают и находятся с ними в каких-либо отношениях, создают неизбежный конфликт интересов, который почти невозможно преодолеть. Здесь, конечно, имеют место этические проблемы, но проблемы простые, имеющие организационные решения. Ясно, например, что «грести под себя» не следует. К организационным решениям относятся: множественность финансирующих фондов, ротация экспертных советов, сведение к минимуму распределительной системы, полная «прозрачность» деятельности фондов. Конечно, и при такой системе неизбежен субъективизм, особенно диктуемый некими доминирующими в данное время модными точками зрения. Одна из доминирующих точек зрения сегодня заключается в том, что государство не может достаточно финансировать весь фронт исследований, а потому следует на основании экспертной оценки выделить выдающиеся научные коллективы – институты, лаборатории или группы и создать для них настоящие условия, оптимальные для работы и жизни. Те же коллективы, которые до самого высокого уровня не дотягивают – просто закрыть или, во всяком случае, из фондов фундаментальных исследований не поддерживать.

Другая доминирующая точка зрения – финансировать лишь наиболее актуальные для страны проблемы – СПИД, рак, кардиологию, либо, так называемые, приоритетные направления, сформированные на основе экспертной оценки и, исходя из выбора приоритетов, создавать соответствующие программы и их финансировать.

Третья позиция – поддерживать молодых ученых с тем, чтобы прекратить отток научной молодежи из страны.

Четвертая – сохранить научные школы, уникальную, в настоящее время, особенность российской науки – устойчивые научные коллективы, объединенные исследованием собственного научного направления, имеющими богатый опыт работы в избранной области и готовящие молодых исследователей.

Выбор любой их этих позиции в качестве единственной или доминирующей очень опасен и заведомо ограничен.

Так, создавая условия для выдающихся групп, ослабляют возможность возникновения новых сильных коллективов и не предусматривают сети просто профессиональных лабораторий, без которых сильные группы существовать не могут.

Выбор приоритетов и их поддержка – это попытка руководить наукой, указывать ей, где и что надо делать. Это всегда приводило к серости и эпигонству при больших затратах.

Создание привилегий для молодежи в качестве главного направления – операция искусственная – ведь наука отбирает не фотомоделей и не бегунов – у нее свои критерии для профессионального исследователя, которые должны играть решающую роль.

И, наконец, ставка только на сложившиеся школы ведет к консерватизму и создает неблагоприятные условия для возникновения новых школ.

Эти очевидные ограничения сочетаются со столь же очевидными достоинствами каждого из рассмотренных подходов. Просто, когда любой из них становится единственно верным, то он приобретает разрушительную силу.

К счастью в сегодняшней российской науке все эти подходы сосуществуют, питаются из более или менее независимых источников, базирующихся на экспертизе, и поддерживают разные стороны нашей науки. Просто эта поддержка еще (или уже?) крайне недостаточна. Только эти разные принципы не следует объединять, концентрировать и направлять на «решающее звено»!

Мы видим, что и в области поддержки науки сосуществуют разные системы ценностей, создающие конечно, этические коллизии. И эти коллизии разрешаются по-разному, в зависимости от конкретных условий и позиций конкретного ученого, принимающего решения. Моя позиция – поддерживать все живое в науке, имеющее тенденцию к развитию, опирающееся на профессионализм и питающееся подлинным интересом к предмету (7).Формальные же показатели при этом, безусловно, важны, но сами по себе не решают вопрос о поддержке. Так экспертный совет РФФИ поддерживал в течение ряда лет исследования по генам семейства иммуноглобулинов у низших рыб. Из года в год работа не давала четких результатов, но проблема была крайне интересной, и, в конце концов, дала и результат, и серьезные публикации. Совет, конечно, мог «зарезать» проект на дальних подступах по формальным причинам, но этого не сделал.

Безусловно, положительными, хотя и немногими прецедентами являются создание смешанных лабораторий Россия – США или Россия – Германия. Такие лаборатории пользуются всемерной поддержкой РФФИ и других финансирующих фондов. Точно также всемерной поддержкой пользуются международные проекты, в которых участвуют российские лаборатории.

В области международных проектов и грантов недоумение, непонимание и отрицательное отношение вызывают, так называемые, конверсионные гранты, присуждаемые проектам, участники которых ранее занимались тематикой закрытой и даже запрещенной международными актами. Причем эти гранты на порядок больше грантов по фундаментальной науке. От чего может быть конверсия в биологии, надо ли объяснять? И нормально ли создавать привилегированное положение тем, кто такой тематикой занимался? Но даже здесь есть положительные со всех точек зрения решения. Так, недавно был описан случай, когда некто А. Шустер, бывший успешный молекулярный биолог, организовал на базе прежнего завода бактериального и химического оружия производство современных противораковых препаратов (8).

Конечно, следует учитывать все аспекты, содержащиеся в разбираемых проектах. Очевидно, что этика решений во всех случаях конкурсного отбора проектов очень конкретна и очень персонализирована. И в этом главная особенность современного состояния нашей науки.

Литература

8. Рак по расчету. // Деньги, 27–29, 24.11.1999.

Примечание

Хостинг от uCoz