|
На первую страницу | «Очерки научной жизни»: оглавление и тексты | Аннотация «Очерков» и об авторе | Отдельные очерки, выступления | Научно-популярные статьи (ссылки) | Список публикаций | Гостевая |
Предлагаемый рифмованный «мемуар» возник под впечатлением статьи Г. И. Абелева «Альтернативная наука» («Онтогенез», 1991; «Химия и жизнь», 1992, №8) о неформальном общении московских биологов, преданных реальной науке, которая оказалась альтернативной по отношению к науке официальной, подчиненной нелепому и безграмотному государственно-партийному диктату. В неформальной жизни ученых особое значение имели семинары, в их числе – гельфандовский семинар в Москве, отличавшийся, по словам Абелева, жестким, совсем не академическим стилем, беспощадно обнажавшим суть предмета и исследователя.
Беспощадность мне тоже бросилась в глаза, может быть, потому, что прежде я участвовал в аналогичных по смыслу, но иных по стилю семинарах Владимира Яковлевича Александрова и Дмитрия Сергеевича Чернавского.
Тем, кто не был свидетелем (и жертвой) событий середины 1950-1980-х годов, трудновато представить обстановку тех лет. Казалось бы, кончились времена, когда биологи обязаны были верить и не смели оспаривать, что овес превращается в овсюг, капуста – в брюкву, сосна – в ель, пеночка – в кукушку (по Лысенко); что клетки в организме возникают из бесклеточного вещества (по Лепешинской); что микробы преображаются в вирусы (а последние – в кристаллы, и наоборот) и образуются они из иммунных сывороток, а грибки – из антибиотиков (по Бошьяну). На этих «теориях» вроде бы уже сурово не настаивали, но во главе многих институтов оставались люди, совсем недавно пропагандировавшие этот бред. Среди них был, например, профессор А. Н. Студитский – автор знаменитой статьи в «Огоньке» 1946 года «Мухолюбы-человеконенавистники», в которой причислил советских генетиков к агентам иностранных разведок и сравнил с куклуксклановцами; в эпоху Брежнева он продолжал редактировать журнал «Вопросы биологии».
Отравленная наука выздоровела не сразу. Молодому поколению, которое по «классовым принципам» отучали от научной объективности, трудно было ориентироваться в реальном положении дел. И наивные энтузиасты то открывали на энцефалограмме волны новой природы, которые на поверку оказывались токами, наведенными проходившим троллейбусом и зафиксированными плохо экранированным прибором, то лицезрели самостийный синтез белка в растворе аминокислот (белок действительно возникал за счет бактериального загрязнения раствора).
Семинары помогали отфильтровывать истинную науку от псевдоученого беспредела и легковесного прожектерства.
Особая требовательность руководителя семинара И. М. Гельфанда определялась, очевидно, еще и тем, что он был математик, то есть представитель точной науки. Точные науки позволяют измерить (количественно описать) весь процесс от воздействия на систему до конечного состояния в одной (или изоморфной) шкале единиц. В биологии это не удается. Конечно, биологи тоже используют количественные показатели. Но выразить в одной системе единиц воздействие и эффект здесь невозможно. Известно, какая доза ионизирующих лучей погубит в течение 30 дней 50 или 100 процентов мышей. Но причинная связь между воздействием и эффектом остается загадкой и служит предметом многочисленных домыслов, которые не могут удовлетворить строгое мышление математика. На семинаре 4 марта 1983 г. Израиль Моисеевич говорил о невозможности использовать в биологии точные методы, а на семинаре 25 ноября 1983 г. заявил: «Биология, по моему глубокому убеждению, никакого отношения к точным наукам не имеет!»
Однажды я шутя сказал Израилю Моисеевичу: «Мы, медики, несколько свысока смотрим на ветеринаров. Но к нам, медикам, так же относятся биологи, к биологам – химики, к химикам – физики. А вершиной этой иерархии служит математика». Гельфанд не принял моей шутки. «Да! – сказал он. – В физике есть немного строгой науки, а остальное – грязь!» Вероятно, у него периодически возникала полемика с физиками. Помню его рассказ о беседе с Ландау, к которому он относился с величайшим уважением. «Одна моя работа, – говорил Израиль Моисеевич, – понравилась Ландау. Я спросил: «Как же так, Лев Давидович, ведь Вы говорили, что математика ничего не дает физике?» – «Да, – сказал он, – но Вы в данном случае думали как физик!»
Семинары Гельфанда собирались 26 лет. Особо жесткую требовательность Израиль Моисеевич проявлял как раз к их постоянным участникам. Эпизодические визиты случайных и незнакомых ему людей он не одобрял и мог задать вопрос: «А кто это там сидит и кто его пригласил?» К докладчикам, которых приглашали однократно, он был более снисходителен, чем к постоянным семинаристам. Припоминаю, как на семинаре 2 марта 1982 г. после выступления приглашенного сотрудника Института кардиологии он сказал: «Три положения доклада были безобразно изложены за полтора часа, хотя все можно было рассказать за 10-15 минут. Вы согласны?» – обратился он к докладчику. Гость, человек медлительный, был смущен и, желая скрыть огорчение, пробормотал: «Но... да... конечно, если важен только итог, тогда... но так... вообще я согласен». Израиль Моисеевич понял огорчение гостя и пытался смягчить свое заключение: «Вы не знакомы с особенностями нашего семинара. На обычном семинаре я бы должен был сказать: «Поблагодарим докладчика за очень интересное сообщение и пожелаем ему успеха в дальнейшей работе».
«Почему ты не ешь пирожки? Неужели мои пирожки тебе не нравятся?»
– «Что вы, тетя! Очень нравятся, но не настолько, чтобы их есть!»
Анекдот, рассказанный И. М. Гельфандом
при обсуждении одного из докладов на семинаре 17 апреля 1982 г.
|
* * * О, семинаров вечера... |
Напечатано в журнале «Химия и жизнь», 1995, № 3, С. 34-35.
Все детали восстановлены по записям, которые автор вел на гельфандовских семинарах. Должности, звания и прочие ученые регалии фиксированы в примечаниях соответственно времени семинаров.
1. Вадим Иванович Самойлов, старший научный сотрудник, онколог-эндокринолог, скромно и добросовестно выполнявший многотрудную функцию секретаря, лично сообщавший по телефону десяткам лиц дату очередного семинара, организовывавший упомянутый поднос и так далее.
2. Гарри Израилевич Абелев, профессор, иммунолог-онколог, завоевавший мировую известность обнаружением в гепатомах альфа-фетопротеина, что было первым открытием эмбрионального белка в опухолевых клетках. В силу личных достоинств Абелева всеобщее уважение к нему разделял также Израиль Моисеевич и «щадил» его более других. Но в начале семинара шеф склонен был оглядеть присутствующих, спросить, кого нет, заметив новое лицо, поинтересоваться, кто это, а порой предложить кому-либо пересесть. В день «пересадки» Абелева из середины в первый ряд (2 марта 1982 г.) Израиль Моисеевич с особым вниманием приглядывался к расположению семинаристов и сказал: «Кто еще там сзади? А, это вся пижонская элита садится сзади. Но сегодня наконец-то Юра Васильев и Чертков поняли, где находится элита!»
3. Владимир Петрович Скулачев, член-корреспондент АН СССР, биохимик – ведущий специалист в области биоэнергетики, директор «Молекулярного корпуса» МГУ.
4. Александр Сергеевич Спирин, академик, директор Института белка – известный биохимик и по табели о рангах самый именитый участник семинара. «Начал зазнаваться», – смягченная форма критического замечания Гельфанда. В действительности 17 января] 1986 г. Израиль Моисеевич сказал Спирину: «Саша, вы страшно испортились». Находчивый Спирин ответил вопросом: «Отстал?» (Действительно, не может же ведущий биохимик отстать от разношерстных биологов и медиков, руководимых математиком!) «Нет! – сказал Израиль Моисеевич, – исхалтурились».
5. Юрий Маркович Васильев, профессор, ведущий специалист в области экспериментальной онкологии. У Васильева давно сложились рабочие дружеские отношения с И.М. Гельфандом.
6. Вадим Израилевич Агол, профессор, член-корреспондент АМН СССР, вирусолог-генетик.
7. Александр Александрович Нейфах («старший»), профессор, эмбриолог.
8. Здесь допущена неточность. Такое замечание получил я, а не Нейфах. После какой-то моей реплики Израиль Моисеевич заметил: «Ваше главное достоинство в том, что вы не увеличиваете общий шум». «Но остроумие – не ум!» – точное выражение Израиля Моисеевича, адресованное Нейфаху «старшему» 17 апреля 1982 г.
9. «Шурик» – Александр Александрович Нейфах («младший»), сын А. А. Нейфаха, цитолог и генетик. Высокий, красивый, сдержанно приветливый, обладал сочетанием достоинств не терять самообладания в напряженные моменты семинара и популярно излагать современные проблемы генетики. Это импонировало Израилю Моисеевичу, и он часто приглашал Шурика к доске. Однажды (31. 10. 1986 г.) Израиль Моисеевич, открывая семинар, объявил: «Я заказал доклад Гудкову и доклад Франк-Каменецкому. Не знаю, как быть? Чтобы никого не обидеть, я попрошу сделать доклад Шурика». (Александр Владимирович Гудков – старший научный сотрудник, специалист в области молекулярной генетики. Максим Давидович Франк-Каменецкий – профессор, физик, исследующий структуру ДНК).
10. Один из таких анекдотов – в эпиграфе. Однажды в качестве аргумента докладчик использовал аналогию. Чтобы подчеркнуть абсурдность такого подхода, Израиль Моисеевич привел анекдот: «Что такое телеграф? А это вроде собаки. Дернешь за хвост, она гавкнет. А беспроволочный? То же самое, но без собаки».
Израиль Моисеевич иронически относился к семантическим спорам, так как не упускал из виду смысловую неоднозначность омонимов. Он как-то прекратил подобную полемику рассказом об анекдотическом эпизоде на семинаре, где некий философ предложил академику Л. Д. Ландау сформулировать понятие материи. Надо полагать, что вопрос имел провокационный оттенок, так как канонизированное ленинское определение материи считалось незыблемым. Ландау ответил философу: «Вы имеете в виду то, из чего шьют штаны?»
11. Нечастое восклицание «Здорово!» возникало как непосредственная эмоциональная реакция. Вспоминаю (не без гордости), что однажды и я заслужил такой похвалы.
Леонид Самсонович Салямон (1917–2009)
Перепечатано из книги: Л. С. Салямон. «Постигать сущее». – Москва, «Минувшее», 2012
Леонид Самсонович Салямон. Фото 2008 г.
Г. И. Абелев. Было трудно, часто – обидно (о семинаре И. М. Гельфанда)
Л. Н. Фонталин. Ученый и время. Заметки о книге Г. И. Абелева «Очерки научной жизни»
[есть упоминания о семинаре И. М. Гельфанда]