По своей научной и публицистической ценности рецензируемая книга - это несомненный кладезь для отечественных историков и социологов. Здесь и история отечественной иммунологии, иммунохимии, иммуногенетики, вирусологии, теоретической и экспериментальной онкологии, молекулярной биологии, а также других медико-биологических дисциплин, анализ социологических и науковедческих проблем науки, очерки воспоминаний о своих выдающихся учителях: профессорах – А. Н. Белозерском, И. М. Гельфанде, Л. А. Зильбере, А. Г. Гурвиче, С. С. Васильеве, очерки о годах учебы в Московском университете, работе в ИЭМ им. Н. Ф. Гамалеи АМН СССР, о моральных проблемах и человеческих отношениях в науке, об административной активности в науке, эмиграции и падении престижа науки в обществе.
Отдельный раздел книги посвящен популярному изложению научных результатов лаборатории Г. И. Абелева по открытию альфа-фетопротеина в гепатомах, изучению природы маркеров опухолевого роста, изучению закономерностей экспрессии вирусного генома в онтогенезе человека и др. В разные годы и по разному поводу его вклад в науку был удостоен: золотой медали и первой премии Нью-Йоркского Института по изучению рака (1975), звания лауреата Государственной премии СССР (1978), медали Международной академии опухолевых маркеров (1990), премии Аббота (Международное общество онко-эмбриональной биологии и медицины, 1991), медали «За заслуги перед Отечеством II степени» (2000), премии «Триумф» (в номинации «наук о жизни», 2001), звания Соросовского профессора и др.
Изложение событий из жизни послевоенной науки Г. И. Абелевым тесно связано с анализом этических аспектов функционирования науки советского периода. Еще в самый разгар противостояния с директором института Н. Ф. Гамалеи АМН СССР, академиком О. В. Барояном, Г. И. Абелев вместе с женой – Э. А. Абелевой – начали работать над полемической статьей об этике в науке. В нее они «вложили все свое понимание роли нормальных человеческих отношений в науке. Того, как наука должна строиться и управляться» (с. 46). На собственном опыте ими было понято, что жесткое администрирование «неизбежно входит в противоречие с принципами организации подлинной, фундаментальной науки, основанной на спонтанности и непредсказуемости и, потому, неуправляемой, не имеющей жесткой организации и сцементированной научной этикой» (с. 436). И хотя статья «Этика – цемент науки», пройдя отказы в «Литературной газете», «Природе», «Науке и жизни», была опубликована только спустя 13 лет после ее написания (Химия и жизнь, 1985, № 2, с. 3–8), а сам опубликовавший ее журнал – «Химия и жизнь» – имел от ее публикации много неприятностей, именно с нее и началось активное увлечение Г. И. Абелева социальными проблемами развития науки.
Во взаимоотношениях с властью Г. И. Абелев прошел длинный путь от добровольного конформизма и научного романтизма – до активной борьбы с тоталитаризмом советской системы и ее апологетами в лице академика О. В. Барояна и др. Эта борьба, несмотря на все многочисленные гонения и международную изоляцию абелевского коллектива, так и не смогла «приручить» строптивого ученого. Для советской системы недостаточно было быть честным и продуктивным исследователем, высоконравственным и аполитичным гражданином. Однажды, остро пережив случай нравственного компромисса (честно и скрупулезно описанный в книге), за который Абелеву пришлось расплачиваться годами душевного дискомфорта, он уже больше никогда не позволял себе конформизма с властью. Оглядываясь на это трудное время, ученый считает, что смог физически выжить в обстановке разнузданной травли только благодаря моральной поддержке своих верных коллег и друзей, создававших «защитный слой». Преданность Абелева науке, своим учителям и коллегам, а также и своему отечеству – возможно, покажутся современному поколению старомодными и фанатичными одновременно. Но именно они спасли его самого и его коллег, дали особый нравственный стержень, на котором строилась атмосфера жизни возглавляемого им коллектива. Только в совместно созданном ими интеллектуальном и моральном климате стало возможным идти дальше, творчески созидать, дистанцируясь от политики и идеологии государства, от временщиков в науке.
Альтернативная наука
как новый феномен тоталитарного общества
Результативное функционирование научного коллектива со своими правилами, ценностями и этическими принципами в окружении тоталитарной системы Г. И. Абелев назовет в 1991 г. «альтернативной наукой». В своей книге он сравнивает появление редких коллективов «альтернативной науки» в тоталитарном государстве с «возникновением острова, вернее архипелага подлинной науки, с высокими критериями, приверженностью высшей норме научной этики, преданностью целям международного научного сообщества, взаимной поддержкой и помощью в трудных ситуациях» (с. 436). Одним из идеологов альтернативной науки Абелев считает своего коллегу, профессора иммунохимика Арона Евсеевича Гурвича (1918–1987) – «человека из семейства библейских пророков, высочайшей честности и преданности высшим нормам научной этики и социальной справедливости» (с. 436). И далее: «основной особенностью "альтернативной" науки является ее поисковый характер. Если еще учесть исключительную бедность "альтернативной науки", особенно в реагентах и оборудовании, то ее продуктивность не покажется чересчур скромной... Именно свобода в выборе целей и путей исследования и сделала нашу "альтернативную" науку результативной в самой ценной в области исследований – в свободном поиске» (с. 298).
События, описанные в книге, соотносятся с жизнью целого поколения отечественных ученых, вступившего в науку в первые послевоенные годы, – «годы восторженных ожиданий и начавшегося возрождения, вскоре, однако, сменившиеся беспримерной идеологизацией и разгромом науки» (с. 5). Хотя, по точному наблюдению Гарри Израилевича, в отечественной науке никогда и не было простых и легких периодов существования. «Выходя из одних трудностей, она вступала в другие», – пишет он. Конечно, можно связать изложенные в книге Г. И. Абелева негативные факты с событиями автократического (советского) периода в истории нашего общества и науки, когда на первый план выступали вопросы идеологии, иерархии, административного управления наукой, а международные научные связи были сильно политизированы. Однако почему же тогда с начала 90-х гг. XX века, когда государственный контроль над наукой и учеными в России вроде бы заметно ослаб, налицо другой перегиб – из-за резко ограниченной государственной поддержки науки так сильно возросла ее финансовая зависимость от государства (в форме тех же грантов), а ученый стал просто нищим? И это происходит в стране с растущим господством рыночных отношений. «Наша сегодняшняя наука характеризуется своеобразным противостоянием матерой автократии и зарождающегося самоуправления.. «Планирование снизу» превратилось едва ли не в ругательство», – пишет Абелев (с. 257). Некоторые разделы своей книги Г. И. Абелев как раз и посвятил анализу принципов, лежащих в основе развития науки и функционирования научного сообщества.
В своей книге Г. И. Абелев постарался дать ответы на многие вопросы, волнующие ученых разных поколений, в том числе и молодых исследователей. При этом в своих ответах во главу угла он непременно ставит принцип сохранения личного достоинства обеих сторон. Для меня, например, одним из самых сокровенных мест в книге явились размышления Г. И. Абелева над осознанием уникальности испытаний, выпадающих на долю каждого ученого, пережитых в конкретное время и в конкретных социальных условиях. А также – над осознанием необходимости единоличного принятия на себя всех тех испытаний, которые предназначены каждому из нас. «Не уклоняться от испытаний, это – едва ли не самая большая сложность», – пишет Гарри Израилевич (с. 213). И далее: «Увидеть и принять новое испытание, не отвернуться от него, а если хватит сил – и устоять – это было, пожалуй, и самым трудным, но и самым важным делом для "нормального" человека нашего поколения» (c. 214). И еще: «Почему-то каждое испытание, несмотря на свою, казалось бы, полную типичность, приходило к человеку всегда персонально, всегда неожиданно, в нестандартной ситуации и всегда некстати. Оно требовало собственного, четкого и безотлагательного ответа – ответа, основанного на личном, а не коллективном решении, причем всегда в неоднозначной ситуации, перед лицом "легкой" альтернативы, и не имея аналогов ни в собственном опыте, ни в опыте окружающей жизни. Ответ нужно было искать в собственной душе – в совести, чувстве собственного достоинства, долга – перед лицом привычного страха и непредсказуемых последствий» (с. 214).
Большой раздел монографии Абелева посвящен его размышлениям по поводу эмиграции ученых вообще и этических аспектов проблемы эмиграции ученых из современной России, в частности. О своем отношении к этому явлению Абелев пишет: «Творческая атмосфера, стимулирующая раскрытие собственного таланта – большая ценность, которую легко потерять и совсем не просто вновь обрести» (с. 217). На вопрос о невозможности собственной эмиграции, сам Гарри Израилевич ответил так: «Мое глубокое убеждение состоит в том, что человек реализуется в своей структуре, там, где его голос слышен и нужен, где его решения влияют на жизнь окружающих и где эти решения нужны, там, где его деятельность имеет максимальный резонанс, то есть там и тогда, где и когда он имеет максимальные шансы воплотить свои взгляды, отношения и решения в реалии жизни» (там же).
Реализация ученого –
вершина научной деятельности
Высшая ценность для человека науки, считает Г. И. Абелев, состоит в возможно более полной реализации своей индивидуальности.
Самореализация предполагает возможность влиять на научный прогресс и возможность быть услышанным научным сообществом.
«Научное исследование – всегда процесс, процесс на начальных стадиях, не защищенный строгой аргументацией и потому высокочувствительный к скепсису и критике, особенно у начинающих исследований» (с. 256). Сохранить и помочь каждой индивидуальности – значит спасти науку от вырождения и распада, – считает автор. Даже трактовку научных школ Абелев « выводит» из того же самого процесса раскрытия собственной индивидуальности: «…что же такое школа? И чему она учит? И учит ли? Я прихожу к убеждению, что настоящая школа, если она настоящая, – не учит, а индуцирует, проявляет в человеке то лучшее, что ему самому свойственно, позволяет стать самим собой, выйти на свои гены – и при этом не потерять веры в себя, в свои возможности» (с. 79).
В Главе «Автобиографический очерк» Абелев дает такое напутствие молодым, исходя из опыта своей собственной жизни: «Я думаю, что для молодого человека, вступающего в науку, главное это иметь подлинный и сильный интерес к науке, чтобы он был собственным интересом, а не влиянием моды или честолюбия... Никакие вторичные стимулы, такие как честолюбие, расчет, если они являются ведущими стимулами, не могут привести к развитию интуиции, к пониманию предмета во всей его глубине» (с. 56). И далее: «Если ученый занимает свое место по праву, это порождает в нем чувство устойчивости, независимости, внутренней свободы и уравновешенности... Такой человек дорожит своей честью» (с. 243). По мнению и по опыту Абелева именно «научная свобода и была... ценностью профессиональной жизни, удерживающей руководителей лабораторий и групп от эмиграции» (с. 298).
Об отличиях отечественной науки от мировой
в современных условиях
Несмотря на кадровую малочисленность и плохое финансирование отечественной науки, Абелев смог найти в современной ситуации некоторые важные преимущества, которые должны, по его мнению, удерживать ученых от эмиграции. Прежде всего, это – персональная востребованность каждого оставшегося в стране ученого. «Индивидуальность каждого стала главной ценностью его в нашей науке – в лабораториях и в университетах. И голос каждого зазвучал не в хоре, а в ансамбле солистов. И такая персонализация участников научного сообщества произошла не за счет его обеднения активными учеными, а благодаря быстрому оттоку и прекращению притока людей, случайных для науки, привлеченных ее ранее престижным и привилегированным социальным и материальным статусом. Снизился "шумовой фон", и каждый голос зазвучал по-своему» (с. 314–315).
Второе. К безусловным ценностям научной жизни, считает Абелев, относится и стабильность позиции научного работника. «Наиболее важные научные результаты требуют риска, многочисленных тупиковых проб и ошибок, зачастую длительных бесплодных периодов. Стабильная позиция как воздух нужна для поисковой работ, она же способствует и "выходу на свои гены" – поиску своего стиля, формированию своего вкуса и интереса, т.е. становлению личности исследователя» (с. 318). В отличие от России, в Европе и США постоянное место преподавателя в университете (tenure) это – высшая привилегия, получаемая только на должности полного профессора (full professor) и при жестком конкурсе. Как правило, все позиции до full professor – контрактные, занимаемые по договору на определенный – 3-х или 5-ти летний – период. «Это создает конкретность, организованность и целенаправленный характер goal-oriented американской науки», – считает Абелев (c. 318), но не способствует самостоятельности ученых.
Мир науки, описанный в книге Г. И. Абелева, поразительно ярок и интересен. В наше время, когда из-за падения престижа науки в обществе «идти в науку» стало едва ли не гражданским подвигом, и когда само общество часто выражает агрессивное нежелание знать правду о реальном положении дел, выход книги воспоминаний такого выдающегося ученого чрезвычайно актуален. И можно только позавидовать тем, кому еще только предстоит познакомиться с ее содержанием.