|
На первую страницу | «Очерки научной жизни»: оглавление и тексты | Аннотация «Очерков» и об авторе | Отдельные очерки, выступления | Научно-популярные статьи (ссылки) | Список публикаций | Гостевая |
Петр Саруханов – «Новая»
Звонок знакомого биолога: «Читали в «Литературке»?» – «Что?» – «Манифест неолысенковщины!». Открываю «ЛГ»: «Академик Лысенко и бедная овечка Долли», автор – профессор, доктор медицинских наук Михаил Анохин. Читаю. Удивлению нет предела.
Оказывается, короткий век знаменитой Долли объясняется тем, что «не только ДНК (дезоксирибонуклеиновая кислота) клеточного ядра ответственна за генетику, но также цитоплазма, внутриклеточная среда, в которой «плавает» ядро. Это доказала американка Барбара Мак-Клинток, за что ей в 1983 году присудили Нобелевскую премию». И тем самым она подтвердила теорию Т.Д. Лысенко…
Ведь «сталинский академик (или «народный академик» – его так тоже называли) доказывал, что наследственные признаки связаны со всей клеткой в целом, а не только с ее ядром, из чего вытекает, что внешняя среда влияет на наследственность». Тому доказательство – «опыт Лысенко по яровизации».
«К сожалению, новые сорта полезных растений не производили впечатления на Академию наук СССР, где с 60-х годов тон задавали физики-атомщики, и там с позором заваливали кандидатуры, предлагаемые Лысенко».
На физиках-атомщиках, а также математиках и разных прочих космических конструкторах, на которых «не производили впечатления новые сорта полезных растений», автор «оттягивается со вкусом» по полной: «В отличие от Т.Д. Лысенко два других столпа советской прикладной науки, И.В. Курчатов и С.П. Королев, не подвергались поношению. Может быть, оттого, что их засекреченных имен не знала «широкая общественность»? Фамилия же президента АН СССР М.В. Келдыша острословами обыгрывалась: «Выкелдыш» – еще самое пристойное…»
И резюме: «…Эксперты по прошествии времени считают вклад Т.Д. Лысенко в науку, и тем более в практику, бoльшим, чем, например, И.П. Павлова». «…Овечка Долли умерла, а раньше умерла та генетика, которую с избыточной страстностью критиковал Лысенко. Законы Грегора Менделя, детализированные Морганом, оказались точны лишь для гороха, на котором экспериментировал первооткрыватель этих законов – любознательный богемский монах. К концу ХХ века генетику все более замещает молекулярная биология…»
А финальный аккорд такой: «Погибший в тюрьме Н.И. Вавилов крайне мало сделал для науки и практики, зато много путешествовал. Заводил на Западе знакомства, имел там счета в банках <…>. И растрачивал государственные средства без отдачи. В.И. Пыженков в брошюре «Н.И. Вавилов – ботаник, академик, гражданин мира» пишет: «Подлинно всемирную известность доставили ему не его научные открытия при жизни, а его трагическая смерть».
Отказываюсь верить глазам. Заглядываю в выходные данные: не первое ли апреля? Нет, 18–24 марта. Ищу хоть намек на мистификацию или хотя бы традиционную строку, что, мол, редакция разделяет взгляды далеко не всех своих авторов. Не нахожу.
Я попросил прокомментировать этот опус ведущих ученых-генетиков.
Владимир Гвоздев, академик Российской академии наук, завотделом молекулярной генетики клетки Института молекулярной генетики РАН:
– Разбирать безграмотную и разухабистую статью М. Анохина не имеет смысла. Ни клонирование овечки Долли, ни эксперименты Мак-Клинток никакого отношения к антинаучным представлениям Лысенко не имеют. Они могут быть использованы только для критики этих представлений. Мак-Клинток является классиком- цитогенетиком (ругательное слово у лысенкоистов), ее работы подтверждали хромосомную теорию наследственности. Нобелевскую премию она получила за открытие у кукурузы мобильных (перемещающихся по хромосомам) элементов, редкие перемещения которых могут вызывать мутации – наследуемые повреждения генов.
Статья Анохина заставила меня вспомнить события начала 80-х, когда на соискание Госпремии СССР выдвигалась коллективная работа за открытие мобильных элементов у плодовой мушки-дрозофилы (в число соавторов входили я и мой сотрудник) и предполагалось ее обсуждение. Нас тогда предупреждали, что могут выступить лысенковцы с абсурдными высказываниями, интерпретирующими эти работы как противоречащие хромосомной теории наследственности и будто бы подтверждающие представления Лысенко. Замечательные опыты с клонированием животных как раз опровергают «положения» Лысенко и подчеркивают роль ядра и хромосом в наследовании, что резко отрицали он и его прихвостни.
Проблемы клонирования организмов и вопросы изменения генетической программы развития (получение индуцированных стволовых клеток) – это логическое развитие хромосомной теории наследственности. Как всякая фундаментальная теория она обрастает множеством новых фактов, в том числе представлениями о том, что информация, закодированная в хромосомной ДНК, может быть временно (в процессе развития) как репрессирована, так и реактивирована.
Евгений Свердлов, академик Российской академии наук, советник РАН:
– Ссылка на то, будто бы классическая генетика исходно утверждает передачу наследственной «идиоплазмы» от поколения к поколению в неизменном виде – от лукавого. Такая концепция действительно когда-то была. Но потом появилось понятие генетических мутаций. В 1946 году Герман Дж. Мёллер получил Нобелевскую премию за доказательство того, что мутации в частности возникают при рентгеновском облучении организма.
Принципиально новый шаг – рождение синтетической теории эволюции объединившей дарвиновскую теорию естественного отбора с генетикой. В соответствии с ней под воздействием внешней среды, ее изменений в живых и растительных организмах возникают мутации, наследуемые изменения генетического материала, а не соматических тканей. И дальше в результате естественного отбора выживают те организмы, которые лучше приспособлены к новым условиям окружающей среды. Вариабельность, вызываемая изменением генов, чрезвычайно высока. Например, два человека отчаются друг от друга тремя миллионами различий в генетическом аппарате.
Но, смею вас уверить, Лысенко обо всем этом никакого понятия не имел. Тем более – о спирали ДНК, тем более – как о генетическом наследственном материале. Во времена биологических дискуссий 30-х годов представления о генах по сравнению с нынешними были еще довольно абстрактными и поэтому весьма уязвимыми. Но все же их сегодняшний уровень берет истоки в вавиловской генетике, а не в лысенковских манипуляциях.
Например, яровизация приводится автором в качестве аргумента против классической генетики, в пользу Лысенко. Это, как известно, выдержка семян при пониженной температуре, дающая в результате бoльшую урожайность. Но это не наследуется, это нужно каждый раз возобновлять. В данном случае временно меняется активность генов, но сами они остаются неизменными. Вот если бы в результате яровизации появлялись наследуемые мутационные изменения, да при том такие, которые нам нужны, тогда бы другое дело!
Насчет Барбары Мак-Клинток коллега явно все перепутал. Ничего она не говорила о цитоплазме. Все ее исследования относятся к хромосомам в ядрах клеток. А «цито» тут просто потому, что все события разыгрываются в клетке, в ее ядре. Мак-Клинток, занимаясь не цитоплазмой, а хромосомами в ядрах клеток кукурузы, показала, что определенные участки ДНК в их структурах могут менять свое положение, «прыгать» в хромосомах с места на место. Но это как раз очень далеко от того, чем занимался «народный академик», и свидетельствует не в его пользу, а против него.
Мичурин, которого автор упоминает как сторонника Лысенко, тут тоже – как пуговица от чужого платья. Он был прекрасным, очень успешным селекционером, но никакого отношения к дискуссиям о наследственности не имел. Разве что его к ним искусственно привязывали.
После «свержения» Лысенко его выдвиженцы отвергались АН СССР? Это правда. Но для этого были основания. Весь мир уже понимал и признавал роль генетики в жизни человеческого общества. Уже шли первые эксперименты по целенаправленному селекционному изменению генетического аппарата растений и животных. И можете представить, на каких задворках оказались на этом фоне «научные достижения» Лысенко и «предлагаемых им кандидатур».
Что касается сенсационного заявления, будто классическая генетика умерла и законы Менделя оказались верными только для гороха, большей нелепицы, трудно себе представить!
Оба закона Менделя по-прежнему являются основными и в современной генетике. Какой из учебников ни возьмешь, там обязательно они будут, ибо проявлялись в очевидной форме не только на горохе, но и на дрозофиле – бедной экспериментальной мушке, которой так досталось в газетных фельетонах 1948 года «о мухолюбах-человеконенавистниках». Теперь вот достается менделевскому гороху.
Сегодня и студенту, изучающему генетику, понятно, что есть признаки простые, за которые отвечает один ген. И тогда эти признаки наследуются в полном соответствии с законами Менделя. Но большинство признаков являются сложными. За них отвечает не один ген, а несколько. И тогда гены наследуются по менделевским законам, а признаки – по каким-то производным от них.
И молекулярная биология не замещает генетику! Она на самом деле всего лишь пытается объяснить генетические закономерности на молекулярном уровне.
Генетика становится все более комплексной наукой, в которую вкладывают свои усилия и молекулярная биология, и физхимия, и математика, и информатика. И это подкрепление но никакое не замещение. О Лысенко никто бы давно уже и не вспоминал, кроме историков науки, как о кроваво-курьезном инциденте прошлого, если бы все время его не вытаскивали на поверхность любители пофрондировать против признанных научных авторитетов, в числе которых по праву находится и Николай Вавилов.
Гарри Абелев, академик Российской академии наук, завотделом иммунохимии Института канцерогенеза Российского онкологического центра имени Н.Н. Блохина РАМН:
– Надо ли тратить силы и время на возражения этой настоянной на прямой лжи чепухе? С «теориями» Лысенко давно покончено, и попытки «актуализировать» их бессмысленны.
Даже во времена своего господства лысенковщина уже была позавчерашним днем. Это Вавилов – что показало время – в начале смотрел на столкновение с Лысенко как на научную полемику. И даже на первых порах поддерживал, выдвигал его. А на самом же деле с противоположной ему стороны никакой научной полемики, никакой научной этики не было. Об этом к сегодняшнему дню существует более чем достаточно документальных свидетельств. На что рассчитывает автор, когда утверждает, будто «теория Лысенко в 30–50-е годы шла вразрез с господствовавшими тогда теориями»? На неосведомленность молодой аудитории (к сожалению, может быть, даже не читавшей почти документальную повесть Владимира Дудинцева «Белые одежды»)? Ведь старшее-то поколение хорошо помнит, что именно в конце 30-х репрессии выкосили из биологической науки целый ряд выдающихся ученых именно «вавиловского» направления. А что касается конца 40-х – начала 50-х годов, так это было время не только господства, но и «триумфа» Лысенко, оголтелой травли его противников.
Эта публикация – в отвратительном духе и стиле сессии ВАСХНИЛ 1948 года. Но она напрямую связана с тем развалом, который произошел в последние 20 лет в российской науке, в биологии в частности. Наша генетика после затмения лысенковщины только-только стала выходить на мировой уровень, на котором она пребывала в качестве лидера как раз во времена «господства» концепций Вавилова, Кольцова, Четверикова, Карпеченко и других выдающихся ученых, как ей был нанесен новый удар, который может оказаться посерьезнее лысенковского невежества. Попытки реанимировать Лысенко стали возможны на фоне и вследствие того пренебрежения к фундаментальному знанию, которое воцарилось у нас вместе с установлением прямолинейно, примитивно понятных рыночных отношений как власти денег буквально во всех сферах жизни, как погони за легкой и быстрой прибылью.
Фундаментальные науки чаще всего сиюминутных дивидендов не дают, а потому не попали в число приоритетов новорусских бизнесменов и политиков. Хотя на словах они часто клянутся в любви к знаниям, к науке. На практике же шло разрушение тех ценностей, на которых всегда основывались фундаментальные науки. В результате из России стал в массовом порядке перетекать за рубеж и в коммерческие структуры тот интеллектуальный слой молодежи и среднего поколения, который подпитывал и продолжал десятилетиями складывающиеся научные школы. Произошло самое страшное, непоправимое: стали исчезать сами школы, в основе которых всегда лежало среднее поколение в науке, принимавшее эстафету от старших и передающее ее молодым. Сегодня возврат в Россию уехавших ученых, воссоздание этого связующего звена – самая больная, самая острая проблема. Дело здесь не только в средствах. Возникла острая этическая проблема: как встраивать вернувшихся ученых, не оттесняя пожилых научных работников, которые на своих плечах вынесли трудные годы, совпавшие с оттоком активных ученых из науки.
Не знаю, удастся ли нам (особенно в кризисной ситуации) подняться со дна тем увеличением ассигнований на научные программы, которое сейчас намечается. Нужен очень трезвый анализ: столько ли, сколько надо, выделяется средств; туда ли они вкладываются; не окажутся ли они в финале в карманах чиновников разных рангов? Опыт двух последних десятилетий в этом отношении оптимизма не вызывает. Сколько раз мы видели, как средства, выделявшиеся якобы на науку, распределялись по знакомству, уходили на сторону. И где гарантии, что и нынче не получится не как лучше, а как всегда? Такие примеры решающего участия самих ученых в судьбе выделяемых средств, как фонд Сороса и Российский фонд фундаментальных исследований, к сожалению, крайне редки.
Ну вот видите, на какие печальные мысли навел меня этот дикий рецидив лысенковщины. В свете того, что произошло с фундаментальной наукой в новой России, на нашем с вами веку, возврат к лысенковщине и объясним, но и случился на фоне куда более разрушительных для науки явлений. Это гораздо хуже, чем лысенковщина.
Какими страшными ни были времена господства тоталитаризма, но раньше хоть были те же физики-атомщики, которые и сами, как тогда говорили, «отбились от лысенковщины атомной бомбой», и взяли под зонтик уранового проекта гонимых генетиков. Курчатов организовал у себя отдел молекулярной генетики, из которого потом вырос один из самых авторитетных институтов академии.
Сейчас же в нашей науке почти не осталось сильных ученых, которые могли бы оказать влияние на начальство, на правительство, потивостоять коррумпированной бюрократии, диктату быстрых, бешеных денег. Вместе с крупными личностями из старшего поколения с его высокими этическими принципами в науке, исповедовавшимися Капицей, Таммом, Энгельгардом, Вавиловым, Зильбером, Моисеевым, Раушенбахом, уходит время для появления, становления таких людей, уходит время науки. Разрушение системы ценностей в фундаментальной науке, замещение ее сиюминутной выгодой – смертельная опасность для будущего России.
* * *
Да, Лысенко – это уже позавчерашний день. Но почему так долго тянется в нашей жизни след, казалось бы, навсегда отверженной ею лысенковщины? Не потому ли, что мы и по сей день не отрешились от того стереотипа, который в психологии известен как «мышление комплексами» и означает сведение сложных, противоречивых явлений жизни, истории, науки, требующих глубокого анализа, убедительных доказательств, к бытовым и политическим лозунгам примитивам? Особенно наглядно это проявлялось когда-то в фантасмагорических судебных процессах, именовавшихся при Сталине научными дискуссиями. Процессы, как нам представляется, канули в прошлое, в позавчера. Но мышление-то комплексами от нас никуда не делось! Потому лысенковщина и сегодня реанимируется, регенерируется в новых обличиях в одном ряду с судебным иском питерской школьницы к Дарвину за его теорию происхождения видов, посягающую на божественное сотворение человека. С засильем хорошо оплачиваемых астрологов на страницах газет. С недавним включением Госстандартом и Минэкономразвития России магов и колдунов в классификатор экономической деятельности. Так что маги и колдуны (а их в одной Москве, по сообщениям СМИ, 100 тысяч) теперь будут охмурять народ на вполне законном основании.
В 1987 году, в самый разгар перестройки, газета «Красноярский рабочий» опубликовала письмо некого Ф. Милютина, в котором рассказывалось, как во время дискуссии 1939 года подавляющее большинство зала проголосовало за то, что «теория» Лысенко правильна, а теория Вавилова антинаучна. Автор далее писал: «Вавилов «публично отстаивал старую догму. Новая теория Лысенко пробивала себе дорогу… Да, с такими академиками, как Вавилов, нужно было бороться, иначе не было бы победы над фашизмом».
Я тогда написал в «Известиях»: сам Николай Вавилов «в защите ныне не нуждается. За его правоту «проголосовало» все дальнейшее развитие мировой генетики. Наветы уже не в силах лишить его бессмертия, как, к горю и стыду нашему, на нашу беду, около 45 лет назад их всесилие лишило его жизни. И когда запоздалый ком грязи летит ему вдогонку, его это уже не коснется. Это касается нас».
Никогда не думал, что 22 года спустя придется повторить те же слова по тому же поводу.
От редакции
Послушайте! Ведь если лысенковщину воскрешают, значит, это кому-нибудь нужно? Публикации, подобные статье М. Анохина, появляются в СМИ не случайно, являются предвестием, «пробным камнем» чьих-то далеко идущих намерений. Поэтому мы ждем официальной реакции на нее руководства Российской академии наук.
P.S. Занимательная история от члена-корреспондента РАО Александра Абрамова о книге, посвященной 110-летию Лысенко.