Достоинство несомненно относится к одной из важнейших детерминант и ценностей в жизни и поведении человека. Оно в равной мере проявляется в обыденной и профессиональной сфере и, особенно, в сфере творческой, к которой относится и наука. Достоинство ученого, как нам кажется, является едва ли не главным фактором, определяющим структуру научного сообщества и отношения его участников. Начнем с рассмотрения того, что мы понимаем под достоинством в обычной жизни, тем более, что это понятие при всей его обыденности трудно формализуемо и ускользает от точных определений.
Область достоинства
Мы особенно остро осознаем достоинство, теряя его, – когда, попадая в зависимость, мы вынуждены поступать не по своей воле, высказывать не свои мнения, смотреть чужими глазами, жить не по своим правилам, терпеть оскорбления или вторжения в свою личную жизнь. Тогда мы остро и отчетливо чувствуем, что у каждого человека есть суверенная область, включающая круг вопросов, подвластных только ему одному, и составляющая предмет его неотъемлемого права. Это область его достоинства. В неё, по-видимому, входит всё то, что нужно человеку для выработки его собственного мнения, отношения и решений. Некими постоянными в области достоинства являются privacy, приватность, составляющая сугубо личную сферу жизни человека, а также его национальное и религиозное самоопределение.
Чувство собственного достоинства – настолько глубинное и эмоциональное качество человека, что можно думать о его врожденной природе. Его социальный и даже биологический смысл – в сохранении человеческой индивидуальности. Очевидно, что сила человеческого общества в его необычайной пластичности – неограниченном разнообразии реакций, возникающих в сложных ситуациях, в инициативе и творчестве, находящих выход из сложнейших и, казалось бы тупиковых положений, и дающих все новые и новые решения проблем, возникающих перед людьми. Эта особенность человеческого общества коренится в бесконечном разнообразии индивидуальных реакций, способностей, характеров, судеб и решений, принимаемых человеком в различных ситуациях. Человеческая индивидуальность – основной фонд человечества. Она, несомненно, заложена в природе человека и проявляется в чувстве собственного достоинства с силой инстинкта и накалом страсти.
Право на собственное достоинство – наиболее фундаментальное и неотторжимое от человека право. Даже в ситуациях, в которых могут распоряжаться жизнью человека, как, например, на войне, или лишить человека жизни, как в суде, никто не вправе отнять у человека его достоинства, права оставаться самим собой, сохранять свою суверенную область.
Область достоинства неприкосновенна, её границы не должны нарушаться. Под вторжением в область достоинства мы понимаем любое действие, принуждающее человека к определенному мнению, отношению, решению или действию, лишающего его свободы в одном из этих проявлений достоинства. Сюда с очевидностью входят и навязывание мнения, давление на позицию человека, ультимативность, а также вымогательство мнения, отношения или даже сочувствия.
Область достоинства не подотчетна. Нет инстанции, кроме собственного разума и совести, перед которой человек должен давать отчет по вопросам или поступкам, входящим в область его достоинства. Требование отчета есть вторжение в его суверенную область.
Нарушение границ достоинства имеет ряд градаций, начиная с бестактности – неумышленного и бескорыстного несоблюдения границ личности, через беспардонность и оскорбление, нежелание видеть и признавать существующие границы, к откровенному хамству, т.е. взлому границ и открытому игнорированию суверенитета, основанному на силе.
О способах жизни
Презумпция достоинства или непризнание его, положенные в основу мировоззрения, порождают два взаимоисключающих способа жизни – жизнь либо по уважительной, либо по силовой шкале. В первом случае в основе лежит безусловное признание достоинства за каждым человеком, независимо от его веса в обществе, положения, заслуг и личных особенностей, кроме одного – столь же безусловного признания достоинства других.
Уважение к достоинству безразмерно – оно не может быть большим или меньшим, в отличие, например, от уважения к возрасту, заслугам или способностям. Точно так же безразмерно и хамство – оно оскорбляет независимо от своего содержания – как символ непризнания чужого достоинства. Поэтому так оскорбляет нас любое нежелание считаться с существованием нашим и нашего достоинства – от громкоговорителя под окном, через указания как одеваться или причесываться – до расовой или религиозной дискриминации.
Уважительный способ жизни предполагает в человеке культуру, достаточно широкий взгляд на вещи, позволяющий осознать свое место в мире и в историческом процессе, т.е. воспринимать себя как часть целого в пространстве и во времени. Отсюда и отсутствие животного эгоцентризма и ответственность перед обществом и историей.
Способ жизни по уважительному принципу составляет самую суть интеллигентности, в основе которой лежит подчеркнутое уважение к чужому и собственному достоинству, превыше всего ценимая индиви-дуальность, а также ценности культуры и истории – «мировые проблемы» – ставшие факторами внутреннего мира и мотивами собственного поведения. Способность защитить свое и чужое достоинство – свойство подлинной интеллигентности, когда она сталкивается с силой. (1)
Воспитанность – форма проявления интеллигентности, поскольку она вводит уважительность и терпимость в манеру поведения и в привычку. Уважение границ достоинства, т.е. такт, и немедленное пресечение агрессии – атрибуты воспитанности.
Особенно тяжело для человека с достоинством просить и жаловаться. В жалобе унизительно всё – сознание собственного бессилия, признание права силы и обращение именно к ней за помощью, «зависимость благодарности», в которую попадает проситель. Все здесь несовместимо с достоинством. Жалоба – это право раба. С каждой жалобой укрепляется порядок, основанный на силе, увеличивается сила сильного, зависимость слабого, справедливость срастается с дубинкой.
Альтернативный способ жизни, так сказать – силовой, или автократический, – исходит из того, что область достоинства человека пропорциональна его силе, в прямом ли смысле, если речь идет о сообществе уголовников, или в переносном, когда имеется в виду общественное положение человека. Достоинство приравнивается как бы к общественной «стоимости» человека. (2) Оно предполагается лишь у людей, обладающих достаточно весомым общественным положением и область его тем шире, чем выше это положение. Достоинство одних частично захватывает или полностью включает достоинство других, его лишенных. Рабские или крепостнические отношения могут служить примером данной ситуации в крайнем, узаконенном виде. Эти ситуации возмущают человеческую природу, – само их существование оскорбляет человеческое достоинство. Но было бы совсем неправильно считать, что силовой принцип чужд человеческой природе. Если достоинство человека сломлено или он воспитывался в условиях, где оно не могло сформироваться и проявиться, то оно замещается достоинством «патрона» и защищается с той же силой страсти, как если бы оно было собственным. В этом случае автократия создает самодостаточную и вполне устойчивую систему, понятную и охраняемую её участниками. Силовая шкала диктует жесткий порядок соподчинения – более сильный властен над более слабым, он может принимать решения за него, приказывать, требовать от него отчета, давать ему оценки, свободно пересекать границы его достоинства. Но по отношению к нему то же может сделать вышестоящий. Её привлекательность в том, что нижестоящий освобождается от бремени собственных решений и в то же время никогда не теряет надежды оказаться на ступеньку выше, чтобы вкусить всю полноту власти над теми, кто под ним. Он любит этот порядок, любит силу, стоящую над ним, ощущает обаяние власти над собой, чтит палку – главное орудие принятого порядка. Он ненавидит не палку, а тех, кто на нее замахивается и выражат тем самым сомнение в силе, справедливости и вечности силовой системы, в том, что так всегда было и будет и альтернатив не существует. (3)
Оба способа жизни – уважительный и силовой – часто пересекаются и сосуществуют, хотя далеко не мирно. Они стремятся расслоится, растолкнуться, чтобы иметь меньше точек соприкосновения, но жизнь их снова сталкивает и перемешивает, иногда даже в одном человеке.
Подобно тому, как интеллигентность и воспитанность составляют суть и форму поведения человека, живущего по уважительной шкале, так антивоспитанность и антиинтеллигентность отличает человека, живущего по силовой системе. Его демонстративная агрессивность, стремление заполнить собой, своим голосом и телом, своей несгибаемой поступью и своими проблемами все окружающее пространство, постоянный «прессинг» на окружающих, пребывание всегда «в своем праве» и умение считаться только с силой – вот хорошо всем знакомая форма антивоспитанности.
Если вопросительный тон интеллигентного человека имеет в подтексте – «не правда ли?», т.е. ориентирован на мнение собеседника, как на равноправное, то вопрошающий тон антивоспитанности – требование отчета по неподотчетной области.
Если характер уважительного человека – это способность к очищению области достоинства «от всего неприличного», то характер автократический – это, прежде всего, способность подчинять других людей, ломать их собственные характеры, лишать их собственного достоинства.
Если гордость уважительного человека – это огражденность области своего суверенитета, ограда своего достоинства, никого не унижающая и не оскорбляющая, то гордость иного типа в его силе, престиже, превосходстве.
Если личность по уважительной шкале – яркая индивидуальность, пробуждающая в других свои собственные особенности, привлекающая людей к себе и в круг своих интересов, то по шкале силовой – личностью становится человек, подавляющий индивидуальности других людей, способный проводить свою линию, проламывая чужое достоинство. Таким образом, даже одни и те же понятия наполняются совсем разным смыслом в зависимости от ценностной шкалы альтернативных способов жизни.
О научном достоинстве
Для ученого область человеческого достоинства почти полностью совпадает с областью достоинства профессионального, научного, т.е. с областью его интереса, творчества, самовыражения и поиска индивидуального пути. Две сферы деятельности ученого – собственно исследовательская и научно-организационная опираются на область профессионального достоинства.
Настоящее научное исследование начинается за той гранью, где обрываются выводы из известных фактов, где бессильна логика и исследователь следует своей интуиции, некоему сугубо личному внутреннему образу изучаемого предмета, где результат непредсказуем и зависит от его интереса, мужества, хладнокровия и веры в успех. Все эти качества полностью входят в сферу профессионального достоинства ученого.
В области научно-организационной, где ученый в роли члена Совета, редколлегии или научной комиссии выступает как эксперт деятельности своих коллег, он представляет «себя и только себя» и обязан руководствоваться только своей профессиональной совестью и компетенцией.
Таким образом, область достоинства составляет основу профессиональной жизни ученого. Его высшая ценность – свобода выбора целей и путей исследования, свобода в их оценке, право на собственное отношение с предметом исследования и с коллегами, право на риск, на ошибки и неудачи. Даже аналог privacy, т.е. сугубо личной, внутренней мотивации, не подотчетной научному сообществу, присутствует в научном достоинстве.
Единственное оправдание мотивации исследователя – в плодотворности его подходов, но он вовсе не обязан обосновывать перед кем-либо свою мотивацию, да и как можно обосновать интуицию? Поэтому так часто в начале исследования ученый почти суеверно сторонится обсуждения своей работы, ещё беззащитной и уязвимой для скепсиса.
Итак, профессиональный исследователь, обладающий собственным достоинством, свободен в выборе целей и путей исследования, он действует согласно своей внутренней мотивации, своему интересу, не мечется вслед за метаниями моды, и не торопится приспособиться к новой конъюнктуре. Он пуще всего ценит независимость, не любит – давления на собственное мнение, презирает вымогательство поддержки, сторонится научных «партий», подменяющих его собственное решение, совесть и ответственность групповыми. Он не обращается за помощью в утверждении своих научных позиций, за справедливостью в научных делах и за «арбитражем» в научных и научно-организационных спорах во вненаучные инстанции, подтверждая тем самым их несуществующее право вмешиваться в научные дела и в научную жизнь. (4)
Он не выходит за рамки академической формы – полного аналога воспитанности, основанной на презумпции уважения достоинства ученого и на научной терпимости – краеугольном камне существования и прогресса науки.
Самая суть научной «карьеры», в хорошем смысле этого слова – в постоянном высвобождении области достоинства, в обретении все большей внешней и внутренней независимости. В этом стремлении ученый интуитивно старается опереться на несколько независимых позиций, совмещая исследование с преподаванием, входя в различные общества и редколлегии, участвуя в разных, независимых друг от друга программах, публикуясь в разных, в том числе и международных журналах. Плюрализм науки в поддержке и публикации исследований – основа независимости ученого и гарантия его профессионального достоинства. А «полифункциональность» профессионального исследователя – отнюдь не только дань его собственному тщеславию.
Независимость ученого, помимо плюрализма в поддержке и публикациях, обеспечивается также и тем, что экспертная и административная функции в научном сообществе всегда должны быть разделены, причем, экспертная функция осуществляется обычно не администрацией, а органами самого сообщества – внеинститутскими Учеными советами, экспертными советами, редколлегиями, в большей или меньшей степени не зависящими от администрации.
Поскольку профессия исследователя – профессия творческая, имеющая целью создание нового знания, и, как мы говорили выше, полностью опирающаяся на неотторжимую от исследователя область достоинства, то право на творчество должно присутствовать на всех ступенях его научной карьеры. Оно начинается с права на собственный интерес, по своему интимный и совсем неподотчетный, переходящее в право на его реализацию.
Как же это учитывается в реальной научной организации и как найти здесь общий принцип в решении спорных ситуаций? Как сочетаются в научных коллективах «права и обязанности», зависит ли достоинство их членов от положения в научной иерархии, каковы принципы ограничения и сохранения достоинства в таких коллективах?
Вряд ли здесь есть единое решение, и в повседневной научной жизни мы, действительно, встречаемся с множеством структур научного коллектива – от полностью индивидуализированных, «мозаичных», до вполне монолитных групп, от свободы творчества до «рук» при руководящей «голове».
Право на творчество в творческой профессии, каковой является научная работа, должно присутствовать с самого начала профессиональной карьеры. С другой стороны, творчество едва ли может быть предметом трудового соглашения с учреждением – институтом и лабораторией, поскольку невозможно наперед установить ни объем, ни качество, ни значение того нового, что станет результатом научного творчества. Следовательно, предметом трудового договора должно быть нечто иное, легко формализуемое и непосредственно связанное с профессией исследователя. Это нечто иное есть квалификация, некий объем квалифицированного труда. В обмен на этот труд ученый получает не только зарплату, но также право и возможность проводить собственные исследования.
В чистом виде такой обмен сохранился при университетах или эквивалентных им учебных институтах. Преподаватель университета обязан учить студентов, а университет предоставляет ему не только средства для жизни, но и для проведения собственных исследований, в которых ученый ничем не связан. Университетская наука – исходная форма современной науки. Она наиболее адекватно решает проблему и создает компромисс, наиболее удачно сочетающий обязательный труд ученого с гарантированной ему свободой творчества. Эта форма столь удачна, что она прошла сквозь века до настоящего времени, но в последние годы ястребиный глаз чиновника в сочетании с его куриным кругозором усмотрел несоответствие – не все рабочие часы преподавателя заняты его непосредственной работой – и преподаватели Высшей школы оказались практически лишенными возможности вести собственные исследования.
Когда возникали научные институты, а возникали они для того, чтобы освободить ученых от всего, что не связано непосредственно с исследованием – от лекций, практикумов, экзаменов – и дать возможность сосредоточить средства и все внимание на решение крупных проблем, необходимость компромисса стала особенно актуальной. Здесь он решается по-разному – от разделения на «руководителей» и «исполнителей», до ассоциации творческих личностей на общей материальной и административной базе. Очевидно, что обе крайние формы не дают желаемого решения проблемы. По-видимому, искомым принципом должен служить договор, по которому каждый исследователь – от старшего лаборанта до руководителя лаборатории обязан делать некий обязательный объем квалифицированной работы в обмен на возможность творческой реализации. Например, наладить научный метод и проводить с его помощью определенный объем анализов, организовать службу (изотопную, радиологическую, диагностическую), необходимую для института или отрасли, но так, чтобы иметь достаточно времени для исследований по собственной программе. При этом я хотел бы подчеркнуть, что речь идет о принципе отношений, необходимость в котором возникает лишь в спорных или конфликтных ситуациях. В нормальной же «мирной» жизни исследователя он, начиная с диплома, ищет место, наиболее близкое его склонностям и интересам и стремится реализоваться в этом месте. Далее, определившись несколько более точно по своим интересам, он стремится попасть туда, где его интересы совпадают с интересами лаборатории. Если он входит в такой коллектив, то его служебные обязанности более или менее совпадают с предметом его свободного выбора, и проблем не возникает. К этому должен стремиться как сам исследователь, так и руководитель лаборатории или института. Если же интересы со временем расходятся, лучше «разводиться», а сформулированным принципом пользоваться на период созревания конфликта и во время «развода». Но только не вводить силовой принцип в сферу творчества! Это бессмысленно и аморально.
Силовой шкале, исследователю, лишенному профессионального достоинства, руководителю, которому нужны «руки», и даже официальному разделению на «руководителей» и «исполнителей» не должно быть места ни в большой, ни в малой науке!
Это деление противоестественно в науке, так же как и в искусстве – кто скажет, где кончается Бетховен и начинается Рихтер? И не сливаются ли здесь все – и душа и руки? Можно ли найти грань между автором, исполнителем и даже самим героем в москвинском Царе Федоре? То же и в подлинной науке.
Таким образом, право на творчество присутствует с первых шагов ученого и лишь расширяется по мере продвижения его карьеры. Но важно подчеркнуть, что это право составляет одновременно и его обязанность. Ученый, не пользующийся своим правом на творчество занимает чужое место – и это первый и главный критерий соответствия научного работника своему положению.
Если независимость зрелого ученого гарантирована плюрализмом на многих уровнях, то его право на творчество в самом начале пути не имеет формальной опоры и особенно чувствительно к силовым воздействиям. И здесь, пожалуй, совершенно особую роль должно играть общественное мнение, направленное на охрану достоинства начинающего исследователя. В этом, надо думать, и заключается роль Совета молодых ученых, а отнюдь не в том, чтобы создавать искусственную «юношескую» науку.
Очевидно, что независимость ученого, необходимая ему для творчества, может быть плодотворна лишь в сочетании с самой жесткой оценкой его плодотворности – причем, именно, его эффективность выступает в этой ситуации и как оправдание его независимости и как мерило его деятельности.
При этом самым жестким и объективным показателем его эффективности и главным каналом обратной связи становится публикация в авторитетных научных журналах (наиболее объективных экспертных органах сообщества) и дальнейшая, уже самостоятельная жизнь этих публикаций (индекс их цитирования).
Наша сегодняшняя наука характеризуется своеобразным противостоянием матерой автократии и зарождающегося самоуправления. До самого последнего времени силовой принцип вел повсеместное наступление – единицей научной структуры давно уже перестал быть индивидуальный исследователь, но лаборатория, отдел или даже институт; «планирование снизу» превратилось едва ли не в ругательство; перед учеными ставились не задачи для изучения и решения, а «спускались» им задания для выполнения в поставленный срок; инициативные темы не имели и сейчас еще не имеют ни престижа, ни поддержки по сравнению с заказными; неохраноспособные темы, т.е. собственно научные, принадлежащие фундаментальным её областям, из планов тщательно изымаются. Опорой же научного достоинства оставались лишь недостаточная компетентность руководящих инстанций да неповоротливость бюрократической машины. Этого еще хватало для нормальной работы, но машина управления неуклонно совершенствовалась...
Реформа 1985 г. о совершенствовании оплаты научного труда сделала крупный шаг в ликвидации автономии ученого – усиливалась роль директоров и управления в науке, снижалась роль Ученых cоветов, научного сообщества и самого ученого в определении своей судьбы...
Но тут грянула перестройка с её духом самоуправления, инициативы снизу, с выборами директоров и Ученых советов и резко ослабила пагубное влияние реформы 1985 года.
И сейчас ситуация в науке – «стенка на стенку» и слышно уже как трещит стена автократии – или это только кажется?
На общем собрании АН СССР (X, 1988 г.) говорилось о необходимости закона о науке и разработке положения о научном работнике. Хотелось бы, чтобы в основу этих документов было положено право на творчество на всех ступенях научной иерархии и право ученого на результат своего творчества, также независимо от его положения в иерархической структуре.
Примечания
* В основе статьи – лекция, прочитанная на школе молодых науковедов в январе 1987 г. Частично опубликовано в газете «Поиск», 16.I.90 г. Назад
(1) По словам П.А. Плетнева А.С. Пушкин «...ни за что столько не уважал другого как за характер. Он говорил, что характер очищает в человеке все неприличное его достоинству». («Друзья Пушкина», т. II стр. 272). Назад
(2) по Далю одно из определений достоинства – «отличное качество, или превосходство, сан, чин, звание, значение и проч.» Назад
(3) Речь идет и о Нине Андреевой и её сторонниках. Назад
(4) Здесь мы касаемся деликатного вопроса отношений науки и прессы. Очевидно, что пресса не может и не должна высказывать собственно научных суждений – это привилегия специалистов – но она может и должна прояснять ситуации, предоставляя возможность профессионалам высказать различные точки зрения, комментировать их, всегда выделяя свою позицию и не выдавая её за позицию науки по обсуждаемому вопросу. Назад