«Святое семейство».
С моей старшей сестрой Леной (Лялей) – ей здесь 4 года.
Отец – сотрудник КВЖД. Г. Пекин, Харбин. Китай. 1925 г.
Предисловие
с краткой биографией родителей
Недавно мне исполнилось 82 года и, по-видимому, я последний свидетель жизни моей семьи. Своей семьей я, прежде всего, считаю своих родителей и мою любимую старшую сестру Лену (Лялю), которая, как и мама, – самые большие потери моей жизни. Оба моих родителя, мама и папа, родились и выросли в многодетных еврейских семьях Украины; мама – в Западной Украине, в прекрасном городе Кременце Волынской Губернии, отец – в городе Елизаветграде (ныне Кировограде) – любимом городе украинских погромщиков начала 20 века и русско-еврейской интеллигенции. На семейной фотографии 1925 года читатель сможет увидеть прекрасные молодые еврейские лица моих родителей в первые годы их совместной жизни и мою тогда пятилетнюю сестру Лену (Лялю). Глядя на эти лица, можно легко представить себе библейские лица наших общих предков. К сожалению, мы почти ничего о них не знаем. Они пришли на эту прекрасную землю и ушли, ничего не рассказав о себе и не предупредив своих детей и внуков о грядущих потерях и муках. Мое желание написать о своей семье, более всего о сестре – это, прежде всего, попытка восполнить этот пробел в предыстории семьи. По существу, речь пойдет об истории (очень типичной) разрушения семьи государством, на историческом переломе этого государства. Отец заплатил за чувство преданности делу партии Ленина 17 годами странствий по ГУЛАГу, мама – годами ссылки на Урал под надзором НКВД; сестра, ушедшая добровольцем в марте 1942 года на фронт, – по-видимому, гибелью от ран на фронте в конце 1944 г. или начале 1945 г. Глядя на семейную фотографию 1925 г. становится очевидным, что счастливые молодые лица моих родителей еще не предвещают скорую гибель этой маленькой семьи, хотя в это время (1925 г.) гибель семьи была уже предопределена.
Мой отец – Исаак Наумович Дейчман родился в 1895 г. в г. Елизаветграде (Зап. Украина). В 14-летнем возрасте родители отправили мальчика в Швейцарию, где отец стал учиться в коммерческом училище и жил за счет уроков (детям из более состоятельных семей). Пребывание в Швейцарии определило интерес отца к марксизму, знание немецкого языка и в меньшей степени – английского и французского. В 1918 г. отец вернулся в Москву и вступил в ряды ВКП(б). В 1921 году отец был делегатом 10 съезда партии, где обсуждался вопрос о политике партии по отношению к профсоюзам и тогда проголосовал за резолюцию, предложенную Л. Троцким. Это последнее обстоятельство в 1937 – 38 гг. стало основанием для обвинения отца в троцкизме и осуждения его Тройкой ОСО на 8 лет лагерей. В 1924 г. отца направили на работу на КВЖД в Китай и Монголию. Тогда же, в 1927 г. в г. Харбине родилась я. Моя мама, окончившая в 1924 г. Медицинский институт, сопровождала отца в Китай, работала там в качестве врача в составе 2-ой экспедиции Наркомздрава СССР, где приняла участие в ликвидации эпидемии чумы в Китае, Монголии и Манчжурии. В середине 20-х годов в борьбе с чумой единственным способом (как и в средние века) был огонь: дома, где были чумные больные, трупы людей и животных, и все имущество сжигались. Эта работа была очень опасной, т.к. в дома к больным надо было входить; эта эпидемия чумы протекала в 2-х очень заразных формах – легочной и бубонной. Опасность заражения медиков была реальной и требовала для защиты ношения масок и многослойной одежды. Я до сих пор не понимаю, как моя мама, будучи беременной мною, согласилась на столь опасную работу. Но опасность распространения эпидемии на территории СССР и в степи вокруг Улан-Удэ тоже была реальной, как и чувство долга моих родителей. К концу 1926 года эпидемия пошла к концу, и моя мама смогла вернуться в г. Харбин, где из того же чувства врачебного долга организовала первую в Монголии женскую консультацию для местных женщин, а затем (по-видимому, 8–10 марта) родила меня.
В тот период в нашей семье жила сестра моего отца Лиза, которая помогала маме по дому, с детьми и хозяйством. Незадолго до отъезда с нами в Китай Лиза (очень красивая женщина) вышла замуж за известного своим летным талантом летчика, одного из первых героев СССР – Маврикия Слепнева. Поэтому когда в начале 1927 г. возникла возможность возвращения нашей семьи в Москву, Слепнев предложил вывезти всех нас из Китая на самолете, что и произошло через несколько дней после моего рождения, зарегистрированного позднее в Москве.
Позднее М. Слепнев, как и его товарищи, прославился во многих заполярных спасательных операциях (спасение челюскинцев, – 1934 г.), потерпевших аварию и потерявшихся в заполярье американских и советских летчиков, летавших по Заполярью (Леваневский). Все они мечтали долететь до Северного полюса, что было очень опасно, если вспомнить тогдашнюю летную технику.
Ляля с мамой (Софьей Исааковной), 1935 г., Москва.
Ляле 14 лет (7-й класс школы)
В 1927 г., после моего рождения, и возвращения из Китая отец стал активно работать в Киевском райкоме партии. В 1931 г. его направили начальником политотдела в свеклосахарный совхоз им. Сталина (Воронежская область), а оттуда в 1934 г. в загранкомандировку в Японию (первым секретарем посольства СССР и генеральным консулом). Вскоре после возвращения из Японии в Москву в 1937 г. отец был арестован, а в 1938 г. осужден тройкой ОСО по 58 статье на 8 лет лагерей (с правом переписки).
 |
 |
| И. Н. Дейчман. На дипломатическом поприще. (1936 г., Токио, посольство СССР) |
В концлагере на фельдшерской работе в г. Черногорске. (1943 г., Тува, Енисейлаг) |
Материальное положение семьи после ареста отца и особенно после ссылки мамы с детьми в г. Троицк резко изменилось; мама стала брать на себя по 10 врачебных дежурств в месяц в хирургическом отделении Басманной больницы. Тогда же мы с сестрой (ей было 16 лет, а мне 10) обе впервые ощутили чувство жалости и сострадания к маме и старались учиться и вести себя лучше. Мне запомнился разговор моего отца с сестрой в 1938 г., по-видимому, за несколько дней до его ареста, когда отец сказал ей: «Ты мало занимаешься Галкиной (т.е. моей) учебой. Скоро будет война с фашистами, мы с мамой уйдем на фронт, ты остаешься за старшую в доме и Галка – на твоей ответственности…» Мне было тогда 10 лет, но глазами ребенка того времени я хорошо помню это удивительное предвоенное время. Мюнхенское соглашение, война с фашистами в Испании, героические перелеты по заполярью советских летчиков, в том числе и мужа моей тети Лизы – Маврикия Слепнева. Дети того времени, мы знали, что главный враг СССР – фашизм, этому учили в школе, в т.ч. и в Образцовой школе № 167, где училась моя сестра и дети многих дипломатов и членов Политбюро, в т.ч. и дети И. В. Сталина. Тем временем в Москве шли аресты и политические процессы над недавними соратниками В. И. Ленина. А Москва танцевала танго и фокстроты под веселые песенки «Все хорошо, прекрасная маркиза – все хорошо» и «Ля кукарача». Пели «Сулико»… и «Если завтра война…».
Наша мама (после ареста и приговора отцу).
Москва, 1939 г.
В эти предвоенные годы мальчики из семей московской интеллигенции рвались на учебу в военные спецучилища (морские, авиационные, танковые). В Москве шли антифашистские фильмы, печатались романы Т. Манна и Л. Фейхтвангера. В школах появились испанские дети, и все знали слова «No pasaran» (они не пройдут!). А потом был 1939 год – пакт Риббентропа – Молотова, и немецкие фашисты стали вдруг «друзьями» по переделу границ стран Восточной Европы. Это внезапное изменение идеологических установок СССР в отношении немецкого фашизма остановило антифашистские настроения народа в канун войны. В это время мама с мыслью о приближающейся войне закончила курсы военно-полевой хирургии, что вскоре оказалось очень полезным для ее работы в госпиталях г. Троицка. А потом была война. И «они» прошли, очень быстро и довольно далеко, ценой миллионов жизней замечательной советской молодежи тех лет, и в т.ч. жизни моей сестры. После окончания 167 школы в 1938 г. сестра, как и многие другие дети из ее школы, поступила на истфак ИФЛИ МГУ; к началу войны она успела закончить два курса этого замечательного факультета. И сразу решила пойти на рокковские курсы медсестер, а затем на фронт. Обманув военкома, она добилась отправки на работу в инфекц. госпиталь (ИГ) в г. Свердловске (см. письмо от 18.03.42 г.) но до конца 1942 г. она постоянно стремилась и добивалась отправки на передовую. В июле 1943 г. сестре удалось добиться отправки на передовую и принять участие в боях за освобождение г. Харькова. Последнее письмо сестры от 18.05.1945 г. пришло в конце 1945 года. Сейчас, спустя 65 лет после войны, я нашла и перечитала замечательные письма с фронта сестры, адресованные маме и мне (в ссылку на Урал) и отцу в сибирские концлагеря. С фронта сестра из своего скудного пайка (как и мама) посылали отцу продуктовые посылки, постоянно писали письма-ходатайства в ГУЛАГ об освобождении отца (он был тяжело болен), но на все обращения получали формальные отказы. Цель публикации писем с фронта моей сестры – желание рассказать о ней, – удивительной личности, для которой непосредственное и самоотверженное участие в военных действиях в Действующей Армии стало основной целью жизни – выполнением гражданского долга. Ее письма с фронта говорят о том, что она была очень чувствительной и ранимой домашней девочкой, которая так полюбила службу в Действующей Армии и так самоотверженно ей служила!.. Когда она ушла в Действующую Армию ей было всего 20 лет. На фронте ей пришлось пережить непосредственное участие в боях, в т.ч. на артбатарее (в качестве наводчика) и разведроте, страх и оглушительный грохот бомбежек, чувство одиночества, тоску по дому и своей семье, тяжелое ранение, большую личную драму, непосильный физический труд и прекрасную братскую дружбу однополчан. Была счастлива, когда получала возможность вместе с разведчиками разведроты их части на лошадях объезжать ближние тылы своей части, освобождая их от немцев и румын…
